Висенте Бласко - Рассказы - 1

Это разстрляли Больсона.

Мясникъ увидлъ его лежащимъ на красной земл; половина туловища находилась въ тни подъ апельсиннымъ деревомъ, и почва обагрилась кровью, вытекавшею струею изъ его прострленной головы. Наскомыя, опьяненныя цвточною пылью съ апельсинныхъ деревьевъ, сверкали на солнц, точно золотыя пуговицы, кружась надъ его окровавленными губами.

Поклонникъ Больсона рвалъ на себ волосы. Господи, такъ убиваютъ смлыхъ людей!

Офицеръ положилъ ему руку на плечо.

— Ты, ученикъ р_о_д_е_р_а, погляди, какъ умираютъ негодяи.

У_ч_е_н_и_к_ъ обернулся въ негодованіи, но взглядъ его устремился въ даль, какъ будто видлъ за полями дорогу въ Валенсію, и глаза его, полные слезъ, говорили, казалось:- «Негодяй, пусть; но еще большій негодяй — тотъ, кто удираетъ».

— Вотъ, — сказалъ пріятель Пересъ своимъ собесдникамъ, сидвшимъ вмст съ нимъ за столикомъ въ кафе:- я только что прочиталъ въ газет извстіе о смерти своего друга. Я видлъ его только одинъ разъ, но это не помшало мн вспоминать о немъ посл того очень часто. Хорошій это былъ другъ!

Я познакомился съ нимъ однажды ночью въ почтовомъ позд на пути изъ Валенсіи въ Мадридъ. Я халъ въ купе перваго класса; въ Альбасете вышелъ единственный господинъ, хавшій со мною въ отдленіи. Я плохо спалъ предыдущую ночь и, очутивщись одинъ, съ наслажденіемъ потянулся, глядя на срыя подушки. Вс он были въ моемъ распоряженіи! Я могъ свободно растянуться, никому не мціая, и пре красно выспаться до Алказаръ де Санъ-Хуанъ.

Я спустилъ зеленую занавску у лампы, и купе погрузидрсь въ пріятный полумракъ. Закутавшись поплотне въ плащъ, я растянулся на спин во весь ррстъ съ пріятнымъ сознаніемъ, что никому не мшаю.

Поздъ шелъ по сухой и пустынной равнин Ла Манчи. Станціи были расположены на большихъ разстояніяхъ одна отъ другой; машинистъ ускорилъ ходъ, и мой вагонъ застоналъ и задрожалъ, точно старый дилижансъ. Я покачивался на спин отъ отчаянной тряски; бахрома подушекъ непрерывно танцовала; чемоданы подскакивали на сткахъ; стекла дрожали въ оконныхъ рамахъ, и изъ-подъ вагона слышался отчаянный лязгъ стараго желза; то скрипли колеса и тормоза. Но по мр того, какъ глаза мои слипались, мн чудились въ этомъ шум и грохот новые звуки; то мн казалось, что я покачиваюсь на волнахъ, то я воображалъ, что вернулся къ младенческому возрасту, и меня убаюкиваетъ грубый голосъ мамки.

Я заснулъ съ такими мыслями, не переставая слышать эти звуки, такъ какъ поздъ не останавливался.

Проснулся я отъ ощущенія холода, какъ-будто получилъ въ лицо струю холодной воды. Открывъ глаза, я увидлъ сперва только купе; наружная дверь передо мною была заперта. Но я сейчасъ же почувствовалъ снова холодное дыханіе ночи, дйствовавшее особенно непріятно изъ-за урагана, поднимаемаго быстрымъ ходомъ позда; приподнявшись на скамейк, я увидлъ, что другая, ближняя дверь вагона открыта настежь, и на краю сидитъ, сгорбившись и свсивъ ноги на ступеньки, какой-то человкъ съ обращеннымъ ко мн, загорлымъ лицомъ и блестящими глазами.

Изумленіе не позволило мн сразу разобраться въ положеніи. Сознаніе мое было еще затуманено сномъ. Въ первый моментъ мною овладлъ суеврный страхъ. Этотъ человкъ, появившійся вдругъ въ купе во время хода позда, напомнилъ мн немного дйствующихъ лицъ изъ сказокъ дтскаго возраста. Но въ моей памяти сейчасъ же всплыли воспоминанія о грабежахъ на желзныхъ дорогахъ, о кражахъ въ поздахъ, объ убійствахъ въ вагонахъ и обо всхъ подобныхъ преступленіяхъ, о которыхъ мн приходилось читать, и я невольно подумалъ о томъ, что нахожусь одинъ въ купе, даже безъ звонка, которымъ можно было бы призвать на помощь людей, спавшихъ по другую сторону деревянныхъ перегородокъ. Этотъ человкъ былъ несомннно воръ.

Инстинктъ самозащиты, а врне страха, разбудилъ во мн зврское чувство. Я бросился на незнакомца и сталъ выталкивать его локтями и колнями; онъ потерялъ равновсіе и въ отчаяніи уцпился за край двери, а я продолжалъ толкать его, стараясь отцпить его судорожно сведенныя руки отъ двери и выбросить его наружу. Вс преимущества были на моей сторон.

— Ради Христа, сеньорито! — застоналъ онъ сдавленнымъ голосомъ. — Оставьте меня, сеньорито. Я — честный человкъ.

Въ голос его звучала такая робкая мольба и тревога, что мн стало стыдно своей грубости, и я выпустилъ его.

Онъ снова услся, задыхаясь и дрожа, у выхода купе, а я остался стоять подъ лампой, отдернувъ съ нея занавску.