Катарина Причард - Девяностые годы

Но появлялись все новые чудные люди и их четвероногие, они выпивали всю воду из бочагов, распугивали диких зверей и терзали землю, одержимые желанием найти желтый камень, которого темнокожие так страшились, ибо это он навлек на них все бедствия.

В несколько минут женщины собрали своих ребят и деревянные ковши для воды, мужчины — свои копья, палицы и бумеранги, и семья снялась с места. Темные тела туземцев мелькнули между стволами, раздался треск и шорох, затем кусты акации, усеянные желтыми росистыми цветами, мягко сомкнулись. Темнокожие скользили легко и бесшумно, точно тени деревьев, и в их движениях была та же гибкость и упругость, что и у стройных молодых стволов, когда их клонит и колеблет ветер.

Мужчины-охотники обогнали остальных, разошлись в разные стороны и скрылись из глаз. Старик, женщины и дети неуклонно двигались на северо-восток, туда, где на горизонте тянулась длинная цепь низких голубых холмов. К полудню путники, идя все той же неторопливой и плавной поступью, оставили за собой немало миль.

Но вот одна из молодых женщин замедлила шаг. Вместе с ней отстала и старуха. Она отделилась от своих, свернула в сторону и пошла вдоль оврага, вырытого ливнями в твердой красноватой земле. Молодая женщина последовала за ней. Она была беременна, и идти ей становилось все труднее, она задыхалась. Наконец она прислонилась к дереву и, обессиленная, вероятно, легла бы на землю, но старуха, оглянувшись, выбранила ее и велела ей идти дальше. Когда они добрались до окруженной огромными валунами небольшой ложбинки, молодая женщина села, а старуха поставила наземь деревянные ковши и положила возле мешочек из кожи и остроконечную палку. Потом она добыла огонь и осторожно прикрыла тлеющее пламя кучкой собранных ею сухих листьев и сучьев.

Затем она вскарабкалась на камни и с тревогой заглянула через обточенный край валуна. В небольшом углублении виднелся маленький бочажок с чистой водой. С довольным ворчанием она опять сползла вниз, взяла ковш, снова взобралась на камни, напилась сама, наполнила ковш и отнесла воды молодой женщине. Потом руками разгребла гальку под ярко-зеленым низкорослым эвкалиптом и очистила место вокруг костра.

Сухие листья и сучья, вспыхнувшие вначале ярким пламенем, уже сгорели, от них осталось лишь немного тлеющей золы. Старуха присела на корточки, сгребла ее в кучу и, подкладывая сухой хворост, снова разожгла костер. Она вывалила в огонь охапку зеленых веток, и в воздух поднялся густой душистый дым. Молодая женщина с трудом поднялась на ноги и присела на корточки возле самого костра, среди дыма. Она сидела так, опираясь на пятки, тяжело дыша и напрягая все тело в мучительных усилиях. Старуха, отойдя в сторону, пронзительно взвизгивала, бранилась, пела, топала ногами и хлопала в ладоши. Вдруг она умолкла, и в безлюдной тишине раздался крик ребенка.

Старуха открыла мешочек, вынула оттуда сплетенный из человеческого волоса шнур, обвязала им пуповину. Затем рассекла пуповину острым и крепким ногтем большого пальца. Пока она возилась с матерью, малыш, лежа на земле, отчаянно кричал. Старуха смазала его жиром, который достала из того же мешка, присыпала сверху мягкой золой из костра и положила рядом с матерью.

Сунув в огонь длинный трухлявый сук, который мог тлеть долгое время, она улеглась подле матери и новорожденного младенца. Вскоре все трое уже крепко спали под кустом, отбрасывавшим на красную сухую землю зыбкую кружевную тень.

Они все еще спали в тишине, нарушаемой лишь шелестом листьев и робким щебетанием птиц, когда, уже под вечер, между деревьями показались двое белых. Они осторожно подкрадывались, держа револьверы наготове, привлеченные дымом костра, возле которого лежали женщины; но вот мелкие камешки звякнули и посыпались из-под тяжелых сапог. Старуха вскочила. Увидев белых, она испустила крик ярости и стиснула в руках свою палку.

Ни один мужчина из ее племени не осмелился бы ступить в это святилище. Даже отец ребенка имел право увидеть его, только когда старуха и молодая мать вернутся к тому водоему в далеких горах, где собиралось племя.

Белых людей томила жажда. Они знаками объяснили старухе, что им нужна вода, и сунули револьверы обратно за пояс. Впрочем, она и без того слишком хорошо понимала, что означают эти обезумевшие глаза, обвислая, высохшая кожа на лице, припухший язык — пришельцы едва были в силах бросить ей несколько торопливых слов. Но в бочаге оставалось так мало воды, что ей не хотелось показывать его. Однако от них необходимо было отделаться, поэтому она стала карабкаться на камни, за которыми была вода, и они последовали за ней.