Катарина Причард - Девяностые годы

Тут уж ничем нельзя помочь. Сотни людей, работавших на первых рудниках, платятся теперь жизнью за отсутствие вентиляции при сухом бурении. Вот и Тед Моллой тоже. Тед не встает с постели уже восьмой месяц и все харкает кровью, насмерть пугая ребятишек и свою хозяюшку. Каждый больной рудокоп знает, что ему предстоит долгая, изнурительная болезнь. Но Робби все еще на ногах, не хочет сдаваться и даже подыскивает себе какую-нибудь работу полегче. Еще недавно он работал по ремонту оборудования на Объединенном.

— Я пришел сюда из старого лагеря, когда дела здесь шли довольно туго, а мне позарез нужна была работа. — Робби говорит с легким иностранным акцентом, голос у него звучит глухо. — Помню, Тупая Кирка сказал мне, что следует попытать счастья на Браун-Хилле.

— Они все там, на Браун-Хилле были братьями во Христе, — не утерпев, вставляет Тупая Кирка, который видит, что Жану трудно говорить. — А штейгером был тогда преподобный Джо; он напал на хорошую залежь — прямо-таки настоящий клад. Но этот парень до того помешался на спасении душ, что держал на работе только тех, кто посещал его молитвенные собрания.

— Ну вот, Тупая Кирка и спрашивает меня, — откашлявшись, продолжал Робби. — «Умеешь ты петь гимны?» Нет, гимнов я петь не умел. «Ладно, — говорит он, — ступай на ихнее молитвенное собрание и говори «Восхвалим господа!» всякий раз, как только тебе вздумается. Я ходил на молитвенные собрания раза два-три и говорил «Восхвалим господа!» всякий раз, как мне вздумается. А потом попросил преподобного Джо принять меня на работу, и был принят безо всякой проволочки.

Робби говорит с трудом, отчетливо слышно его свистящее дыхание, но, сделав над собой усилие, он все же продолжает:

— На следующее утро спускаюсь я в шахту. Рудник был невелик, и рабочих на нем не так много. Вижу — сидит на корточках какой-то старикан с квадратной бородкой, как у корнваллийца, и ковыряет киркой породу в самом что ни на есть богатом местечке. Ну, я присел рядом и тоже принялся за работу. Тут подходит к нам штейгер.

«Восхвалим господа, брат, как идут дела?» — спрашивает преподобный Джо.

«Дела первый сорт, брат, восхвалим господа», — отвечает старикан, продолжая стучать киркой. И тут я замечаю, что он нет-нет, да и припрячет хороший образчик. Смотрю, а у него в сумке со жратвой таких «образчиков» целый мешочек.

«А ведь я думал, что набожные люди, вроде тебя, не занимаются такими делами», — говорю я ему.

«Какими это делами?» — спрашивает он.

«Да вот это самое — не воруют золото», — говорю я.

«Когда господь бог запихивал это золото в землю, — говорит старикан, — он хотел, чтобы из земли его добывало великое множество людей. Я имею столько же прав на это золото, как и преподобный Джо».

Все смеются; задыхаясь от кашля, смеется и Робби. Потом кто-нибудь начинает новую историю. Так в Дружеской беседе протекал не один тихий вечер на веранде у Гаугов.

Со дня смерти Олфа минуло два года, когда Лора решила выйти замуж за Тима Мак-Суини.

Лора пришла проведать Салли. Неделю назад Тим Мак-Суини подарил Лоре обручальное кольцо и объявил всем, что свадьба состоится в конце месяца.

— Он хороший человек и очень меня любит, — как бы оправдываясь, говорила Лора. — Мне кажется, это лучшее, что я могу сделать, Салли. Должно быть, я не из тех женщин, которые умеют сами заботиться о себе. Слишком много мужчин хотят обо мне заботиться… А когда начинаешь пить вино — одному богу известно, к чему это может привести.

Лора еще больше пополнела за эти два года. Ее пышную фигуру облегал тугой корсет; голубое атласное платье было нарядно и богато. Красота ее становилась уже несколько перезрелой. Нежная белая кожа утратила свою свежесть, приобрела нездоровый оттенок, и хотя Лора разрумянилась от жары, в лице ее не было прежних живых красок. Под большими серо-голубыми глазами, которые все еще грустили об Олфе, появилась легкая припухлость, а дыхание чуть-чуть отдавало вином. Маленькие белые ручки как-то жалостливо, беспомощно лежали на коленях; на пальце сверкало бриллиантовое кольцо, подаренное Тимом Мак-Суини.

Покончив с объяснениями, Лора всплакнула.

— Кто бы мог подумать, что у нас с Олфом так все кончится! — всхлипывала она. — Как мы были влюблены друг в друга, когда поженились! Да и потом было то же самое. Мне казалось, что нас ничто не может разлучить. Как мог он меня оставить? Как мог он это сделать?

— Ну будет, будет, — старалась успокоить ее Салли. — Ведь почти у всех у нас так: в юности мы все мечтаем о каком-то необыкновенном счастье, а потом приходится мириться с тем, что есть.