Георгий Полонский: Доживем до понедельника

- У меня урок, - говорит Наташа.

- А я свободен, - с шалой усмешкой, с вызовом даже отвечает Мельников, словно он неприкаянный, но гордый люмпен, а она - уныло-старательный клерк.

И они разошлись.

Девятый "В" писал сочинение второй урок подряд, не разогнувшись и в перемену.

Молча протянула Светлане Михайловне свои листки Надя Огарышева, смуглая тихоня.

Генка взял себя в руки и дописал наконец первую фразу: "Счастье - это, по-моему, когда тебя понимают".

Когда он поднял голову, Светлана Михайловна растерянно глядела в сочинение Огарышевой.

- Надюша… золотце мое самоварное! Ты понимаешь, что ты понаписала, а? Ты себе отчет отдаешь? - Она сконфуженно, натянуто улыбалась, глядя то в листки, то на ученицу, а в глазах у нее была паника. - Я всегда за искренность, ты знаешь… потому и предложила вам такую тему! Но что это за мечты в твоем возрасте, ты раскинь мозгами-то…

- Я, Светлана Михайловна… думала… что вы… - Надя Огарышева стоит с искаженным лицом, наматывает на палец колечко волос и выпаливает наконец: - Я дура, Светлана Михайловна! Ой, какая же я дура…

- Это печально, но все-таки лучше, чем испорченность. - Светлана Михайловна говорила уже мягче: девочка и так себя казнит…

Класс с интересом следил за разговором, почти все оторвались от своей писанины.

- А чего ты написала, Надь? - простодушно спрашивает Черевичкина.

- Ну, не хватало только зачитывать это вслух! - всплеснула руками Светлана Михайловна и строго окинула взглядом растревоженный класс:

- В чем дело, друзья? Почему не работаем?

- А почему не прочесть? - напирал Михейцев. - А вдруг мы все, вроде Огарышевой, неправильно пишем?

- Успокойся, тебе такое в голову не придет…

Понятно, что такие слова только подогрели всеобщую любознательность… Даже сквозь смуглоту Надиной кожи проступила бледность. Она вдруг сказала:

- Отдайте мое сочинение, Светлана Михайловна.

- Вот правильно! Возьми и порви, я тебе разрешаю. И попробуй написать о Катерине, может быть, успеешь… И никогда больше не пиши такого, что тебе самой же будет стыдно прочесть!

- А мне не стыдно, Светлана Михайловна. Я прочту!

- Ты… соображаешь?! - всплеснула руками Светлана Михайловна. - В классе мальчики!

- Но если вам можно знать, то им и подавно, - объявила Рита.

Класс поддержал ее дружно и громко.

- Замолчите! Отдай листки, Огарышева!

- Не отдам, - твердо сказала Надя.

- Ну хорошо же… Пеняй на себя! Делайте что хотите! - обессилев, сказала Светлана Михайловна и, высоко подняв плечи, отошла в угол класса…

- Молчишь? Нет, теперь уж читай!

Повадился мельниковский класс срывать уроки! Сейчас это выражалось в демонстративном внимании, с каким они развесили уши…

Надя Огарышева читала крамольное сочинение срывающимся голосом, без интонаций:

- "…Если говорить о счастье, то искренно, чтобы шло не от головы. У нас многие стесняются написать про любовь, хотя про нее думает любая девчонка, даже самая несимпатичная, которая уже не надеется. А надеяться, по-моему, надо!…"

Тишина стояла такая, что даже Сыромятников, который скалился своей лошадиной улыбкой, вслух засмеяться не рисковал. Девчонки - те вообще открыли рты…

- "Я, например, хочу встретить такого человека, который любил бы детей, потому что без них женщина не может быть по-настоящему счастливой. Если не будет войны, я хотела бы иметь двоих мальчиков и двоих девочек…"

Сыромятников не удержался и свистнул в этом месте, за что получил книгой по голове от коротышки Светы Демидовой.

Надя продолжала, предварительно упрямо повторив: - "…двоих мальчиков и двоих девочек! Тогда до конца жизни никто из них не почувствует себя одиноким, старшие будут оберегать маленьких, вот и будет в доме счастье.

Когда в последнее время я слышу плохие новости или чье-нибудь нытье, то думаю: но не закрываются же роддома, действут, - значит, любовь случается и нередко, а это значит, что грешно клеветать на жизнь, грешно и глупо! Вспоминается, как светилась от радости Наташа Ростова, когда она, непричесанная, в халате, забывшая о приличиях высшего света, выносит гостям пеленку - показать, что у маленького желудок наладился… Здесь Толстой влюблен в жизнь и в образ матери! Кстати, именно на этих страницах я поняла, что Толстой - окончательный гений!"

Светлане Михайловне демонстративно весело стало:

- Ну слава Богу! А мы все нервничали: когда же Огарышева окончательно признает Толстого?!

А Надя пропустила издевку мимо ушей и сказала последнюю фразу: