Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть вторая

Щелкнув ножницами, он покосился на листок бумаги, постучал по ней пальцем:

– Вот вы пишете: «Двух станов не боец» – я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», – позиция совершенно невозможная в наше время! Запись эта противоречит другой, где вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его знанием России, любовью к ней. Любовь, как вера, без дел – мертва!

И, снова собрав лицо клином, он именно отеческим тоном стал уговаривать:

– Нет, вам надо решить: мы или они?

«Неумен», – мельком подумал Самгин.

– Мы – это те силы России, которые создали ее международное блестящее положение, ее внутреннюю красоту и своеобразную культуру.

В этом отеческом тоне он долго рассказывал о деятельности крестьянского банка, переселенческого управления, церковноприходских школ, о росте промышленности, требующей все более рабочих рук, о том, что правительство должно вмешаться в отношения работодателей и рабочих; вот оно уже сократило рабочий день, ввело фабрично-заводскую инспекцию, в проекте больничные и страховые кассы.

– Могу вас заверить, что власть не позволит превратить экономическое движение в политическое, нет-с! – горячо воскликнул он и, глядя в глаза Самгина, второй раз спросил: – Так – как же-с, а?

– Не понимаю вопроса, – сказал Клим. Он чувствовал себя умнее жандарма, и поэтому жандарм нравился ему своей прямолинейностью, убежденностью и даже физически был приятен, такой крепкий, стремительный.

– Не понимаете? – спросил он, и его светлые глаза снова стали плоскими. – А понять – просто: я предлагаю вам активно выразить ваши подлинные симпатии, решительно встать на сторону правопорядка... ну-с?

Этого Самгин не ожидал, но и не почувствовал себя особенно смущенным или обиженным. Пожав плечами, он молча усмехнулся, а жандарм, разрезав ножницами воздух, ткнул ими в бумаги на столе и, опираясь на них, привстал, наклонился к Самгину, тихо говоря:

– Я предлагаю вам быть моим осведомителем... стойте, стойте! – воскликнул он, видя, что Самгин тоже встал со стула.

– Вы меня оскорбляете, – сказал Клим очень спокойно. – В шпионы я не пойду.

– Ничего подобного я не предлагал! – обиженно воскликнул офицер. – Я понимаю, с кем говорю. Что за мысль! Что такое шпион? При каждом посольстве есть военный агент, вы его назовете шпионом? Поэму Мицкевича «Конрад Валленрод» – читали? – торопливо говорил он. – Я вам не предлагаю платной службы; я говорю о вашем сотрудничестве добровольном, идейном.

Он сел и, продолжая фехтовать ножницами с ловкостью парикмахера, продолжал тихо и мягко:

– Нам необходимы интеллигентные и осведомленные в ходе революционной мысли, – мысли, заметьте! – информаторы, необходимы не столько для борьбы против врагов порядка, сколько из желания быть справедливыми, избегать ошибок, безошибочно отделять овец от козлищ. В студенческом движении страдает немало юношей случайно...

Самгин тоже сел, у него задрожали ноги, он уже чувствовал себя испуганным. Он слышал, что жандарм говорит о «Манифесте», о том, что народники мечтают о тактике народовольцев, что во всем этом трудно разобраться, не имея точных сведений, насколько это слова, насколько – дело, а разобраться нужно для охраны юношества, пылкого и романтического или безвольного, политически малограмотного.

– Так – как же, а? – снова услыхал он вопрос, должно быть, привычный языку жандарма.

– На это я не пойду, – ответил Самгин, спокойно, как только мог.

– Решительно?

– Да.

Офицер, улыбаясь, встал, качнул головою,

– Не стану спрашивать вас: почему, но скажу прямо: решению вашему не верю-с! Путь, который я вам указал, – путь жертвенного служения родине, – ваш путь. Именно: жертвенное служение, – раздельно повторил он. – Затем, – вы свободны... в пределах Москвы. Мне следовало бы взять с вас подписку о невыезде отсюда, – это ненадолго! Но я удовлетворюсь вашим словом – не уедете?

– Разумеется, – облегченно вздохнул Клим.

– Часть ваших бумаг можете взять – вот эту! – Вы будете жить в квартире Антроповой? Кстати: вы давно знакомы с Любовью Сомовой?

– С детства.

– Что это за человек?

– Очень... добрая девушка, – не сразу ответил Самгин.

– Гм? Ну, до свидания.

Он протянул руку. Клим подал ему свою и ощутил очень крепкое пожатие сильных и жестких пальцев.

– Подумайте, Клим Иванович, о себе, подумайте без страха пред словами и с любовью к родине, – посоветовал жандарм, и в голосе его Клим услышал ноты искреннего доброжелательства.