Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть первая

Она рассказала, что в юности дядя Хрисанф был политически скомпрометирован, это поссорило его с отцом, богатым помещиком, затем он был корректором, суфлером, а после смерти отца затеял антрепризу в провинции. Разорился и даже сидел в тюрьме за долги. Потом режиссировал в частных театрах, женился на богатой вдове, она умерла, оставив все имущество Варваре, ее дочери. Теперь дядя Хрисанф живет с падчерицей, преподавая в частной театральной школе декламацию.

– А эта – Варвара?

– Варвара – талантлива, – не сразу ответила Лидия, и глаза ее вопросительно остановились на лице Клима.

– Ты что как смотришь? – смущенно спросил он.

– Я думаю: ты – талантлив?

– Не знаю, – скромно ответил Клим.

– Какой-то талант у тебя должен быть, – сказала она, задумчиво разглядывая его.

Пользуясь молчанием, Клим спросил о главном, что интересовало его, – о Диомидове.

– Странный, не правда ли? – воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов – сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.

– Хрисанф толкает его на сцену, но я не могу представить себе человека, менее театрального, чем Семен. О, какой это чистый юноша!..

– И влюблен в тебя, – заметил Клим, улыбаясь.

– И влюблен в меня, – автоматически повторила Лидия.

– А – ты?

Она не ответила, но Клим видел, что смуглое лицо ее озабоченно потемнело. Подобрав ноги в кресло, она обняла себя за плечи, сжалась в маленький комок.

– Странных людей вижу я, – сказала она, вздохнув. – Очень странных. И вообще как это трудно понимать людей!

Клим согласно кивнул головой. Когда он не мог сразу составить себе мнения о человеке, он чувствовал этого человека опасным для себя. Таких, опасных, людей становилось все больше, и среди них Лидия стояла ближе всех к нему. Эту близость он сейчас ощутил особенно ясно, и вдруг ему захотелось сказать ей о себе все, не утаив ни одной мысли, сказать еще раз, что он ее любит, но не понимает и чего-то боится в ней. Встревоженный этим желанием, он встал и простился с нею.

– Приходи скорей, – сказала она. – Завтра же приходи, завтра – праздник.

На улице все еще сыпались мелкие крупинки дождя, по-осеннему упрямого. Скучно булькала вода в ручьях; дома, тесно прижавшиеся друг к другу, как будто боялись, размокнув, растаять, даже огонь фонарей казался жидким. Клим нанял черного, сердитого извозчика, мокрая лошадь, покачивая головою, застучала подковами по булыжнику. Клим съежился, теснимый холодной сыростью, досадными думами о людях, которые умеют восторженно говорить необыкновенные глупости, и о себе, человеке, который все еще не может создать свою систему фраз.

«Человек – это система фраз, не Солее того. Конурки бога, – я глупо сказал. Глупо. -Но еще глупее московский бог в рубахе. И – почему сны в Орле приятнее .снов в Петербурге? Ясно, что все эти пошлости необходимы людям лишь для того, чтоб каждый мог отличить себя от других. В сущности – это мошенничество».

Несколько вечеров у дяди Хрисанфа вполне убедили Самгина в том, что Лидия -живет среди людей воистину странных. Каждый раз он видел там Диомидова, и писаный красавец этот возбуждал в нем сложное чувство любопытства, недоумения, нерешительной ревности. Студент Маракуев относился к Диомидову враждебно, Варвара – снисходительно и покровительственно, а отношение Лидии было неровно и капризно. Иногда в течение целого вечера она не замечала его, разговаривая с Макаровым или высмеивая народолюбие Маракуева, а в другой раз весь вечер вполголоса говорила только с ним или слушала его негромко журчавшую речь. Диомидов всегда говорил улыбаясь и так медленно, как будто слова доставались ему с трудом.

– Есть люди домашние и дикие, я – дикий! – говорил он виновато. – Домашних людей я понимаю, но мне с ними трудно. Все кажется, что кто-нибудь подойдет ко мне и скажет: иди со мной! Я и пойду, неизвестно куда.

– Это я тебя, и поведу! – кричал дядя Хрисанф. – Ты у меня будешь первоклассным артистом. Ты покажешь такого Ромео, такого Гамлета...

Диомидов, приглаживая волосы, недоверчиво ухмылялся, и недоверие его было так ясно, что -Клим подумал:

«Лидия – права: этот человек – не может быть актером, он слишком глуп, для того чтоб фальшивить».