Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть третья

– Я его знаю, он был репетитором моим, – сообщил Самгин.

– Вот как?

Марина посмотрела на него, улыбаясь, хотела что-то сказать, но вошли Безбедов и Турчанинов; Безбедов – в дворянском мундире и брюках, в туфлях на босых ногах, – ему удалось причесать лохматые волосы почти гладко, и он казался менее нелепым – осанистым, серьезным; Турчанинов, в поддевке и резиновых галошах, стал ниже ростом, тоньше, лицо у него было несчастное. Шаркая галошами, он говорил, не очень уверенно:

– Человек должен ставить пред собой высокие цели...

– Очень правильно, – откликнулась Марина. – Но какие же?

Садясь рядом с нею, он сказал:

– Вообще – жить под большим знаменем... как, например, крестоносцы, алхимики.

Безбедов стоя наливал в стакан вино и бормотал:

– Нам старые знамена не подходят, мы люди самодельные.

– Что это значит? – спросил Турчанинов, видимо, искренно заинтересованный словом,

– Ну, – как сказать? – проворчал Безбедов, глядя в стакан. – Интеллигенция... самодельная. Нам нужно: хомут, узду и клочок сена пред глазами, чтоб лошадь шла вперед, – обязательно!

Турчанинов молча и вопросительно посмотрел на него – и спросил:

– Клочок сена?

– Ну да, – грубо сказал Безбедов, – вместо знамени.

– Брось, Валентин, – посоветовала Марина. Дождь стал мельче, стучал в стекла порывисто и все торопливее, точно терял силу и намеревался перестать.

Гудел ветер, глухо шумели деревья.

В дверях появилась девушка и почему-то сердитым голосом сказала:

– Лидия Тимофеевна не придет, просила принести ей чаю и рюмку какого-нибудь вина.

– Крысавица, – сказал Безбедов, посмотрев вслед ей, когда она уносила чай. – Крысиная мордочка.

Турчанинов вздрагивал, морщился и торопливо пил горячий чай, подливая в стакан вино. Самгин, хозяйничая за столом, чувствовал себя невидимым среди этих людей. Он видел пред собою только Марину; она играла чайной ложкой, взвешивая ее на ладонях, перекладывая с одной на другую, – глаза ее были задумчиво прищурены.

Ложка упала, Самгин наклонился поднять ее и увидал под столом ноги Марины, голые до колен. Безбедов подошел к роялю, открыл футляр гитары и объявил:

– Пусто. Впрочем, я не умею играть на гитаре.

– Пойду, взгляну, что с ней, – сказала Марина, вставая. Безбедов спросил:

– С гитарой?

Турчанинов взглянул на него удивленно и снова начал пить чай с вином, а Безбедов, шагая по скрипучему паркету, неистовым голосом, всхрапывая, стал декламировать:

Остановился, помолчал и признался:

– Забыл, как дальше.

Самгин вдруг понял, что Безбедов пьян, и это заставило его насторожиться. Глядя в потолок, Безбедов медленно припоминал:

– Очень забавно, – сказал Турчанинов, вопросительно глядя на Самгина. Самгин усмехнулся, а Безбедов подошел к столу и, стоя за спиной Самгина, продолжал сипеть:

– Опять забыл, – сказал он, схватясь за спинку стула Самгина; Турчанинов повторил, что стихи забавны, и крепко потер лоб, оглядываясь вокруг, а Безбедов, тряхнув стул, спросил:

– А вам – нравятся?

– Остроумно, – сказал Самгин.

Безбедов снова пошел по комнате, кашляя и говоря:

– Сочинил – Савва Мамонтов, миллионер, железные дороги строил, художников подкармливал, оперетки писал. Есть такие французы? Нет таких французов. Не может быть, – добавил он сердито. – Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится... несоответственно своему званию. И – силам. Все ходят в чужих шляпах. И не потому, что чужая – красивее, а... чорт знает почему! Вдруг – революционер, а – почему? – Он подошел к столу, взял бутылку и, наливая вино, пробормотал:

– Выпьемте, Самгин, за...

Комната вдруг налилась синим светом, коротко и сухо грохнул гром, – Безбедов сел на стул, махнув рукою:

– Н-ну, поехали...

Минуту все трое молчали, потом Турчанинов встал, отошел в угол к дивану и оттуда сказал:

– Вы замечательно говорите...

– Я? Я – по-дурацки говорю. Потому что ничего не держится в душе... как в безвоздушном пространстве. Говорю все, что в голову придет, сам перед собой играю шута горохового, – раздраженно всхрапывал Безбедов; волосы его, высохнув, торчали дыбом, – он выпил вино, забыв чокнуться с Климом, и, держа в руке пустой стакан, сказал, глядя в него: – И боюсь, что на меня, вот – сейчас, откуда-то какой-то страх зверем бросится.