Владимир Набоков - Подвиг (перевод С. Ильина)

— Годится, - с приятным быстрым смешком сказала Джоан.

Во второй половине того же дня один из студентов Пнина, Чарльз Макбет ("Сумасшедший, сколько можно судить по его опусам", - обыкновенно говаривал Пнин), с готовностью перевез багаж Пнина в патологически лиловом автомобиле, у которого слева не хватало крыла, и после раннего обеда в "Яйцо и Мы" - недавно учрежденном и не весьма процветающем ресторане, куда Пнин захаживал из чистого сострадания к неудачникам, - наш друг приступил к выполнению приятной задачи - к пнинизации своей новой квартиры. Отрочество Изабель то ли ушло отсюда вместе с ней, то ли было изгнано матерью, но следам ее детства почему-то дозволили остаться, и прежде чем найти наиболее удобные местоположения для замысловатой лампы солнечного света, для громадной пишущей машинки с русским алфавитом, помещавшейся в заклеенном скочем разбитом гробу, для пяти пар миловидных, удивительно маленьких башмаков с десятью укоренившимися в них колодками, для хитроумного приспособления, моловшего и варившего кофе, - не совсем такого же хорошего, как то, что взорвалось в прошлом году, - для четы будильников, каждую ночь принимавших участие все в том же забеге, и для семидесяти четырех библиотечных книг - по преимуществу старых русских журналов, солидно переплетенных в БВК, - Пнин деликатно изгнал в стоящее на лестничной площадке кресло с полдюжины одиноких томов, таких как "Птицы в вашем доме", "Счастливые дни в Голландии" и "Мой первый словарь" ("Более 600 иллюстраций, изображающих животных, человеческое тело, фермы, пожары, - подобранных на научной основе"), а также одинокую деревянную бусину с дырочкой посередке.

Джоан, которая слишком часто, быть может, прибегала к слову "трогательный", объявила, что пригласит этого трогательного ученого выпить с гостями, муж же ее сказал в ответ, что он тоже трогательный ученый - и если она действительно исполнит эту угрозу, то он лучше пойдет в кино. Впрочем, когда Джоан поднялась к Пнину, он отклонил ее предложение, бесхитростно сообщив, что решил больше спиртного не употреблять. Три супружеские пары и Энтвисл появились около девяти, а к десяти вечер был в разгаре, и тут Джоан, разговаривая с хорошенькой Гвен Кокерелл, заметила облаченного в зеленый свитер Пнина: он стоял в проеме двери, ведущей к подножию лестницы, и держал на отлете - так, чтобы его было видно, - стаканчик. Джоан устремилась к нему и едва не столкнулась с мужем, рысью припустившим через комнату, чтобы остановить, удушить, уничтожить Джека Кокерелла, заведующего английским отделением, который, стоя спиной к Пнину, забавлял миссис Гаген и миссис Блорендж своим знаменитым номером, - он был одним из величайших, если не самым великим в кампусе имитатором Пнина. Тем временем его модель говорила Джоан: "В туалете нет чистого стакана и, кроме того, существуют другие неприятности. От пола дует и от стен дует..." Но доктор Гаген, приятный прямоугольный старик, тоже заметил Пнина и радостно его приветствовал, и в следующую минуту Пнина, заменив ему стакан хайболом, уже представляли профессору Энтвислу.

— Здравствуйте как поживаете хорошо спасибо, - прогремел Энтвисл, прекрасно подделывая русскую речь, - он и впрямь сильно смахивал на благодушного царского полковника в штатском. ­ Как-то ночью, в Париже, - продолжал он, поблескивая глазами, - в кабаре "Уголок", это представление убедило компанию русских кутил, что я их соплеменник и только притворяюсь американцем.

— Годика через два-три, - сказал Пнин, пропустив один автобус и влезая в следующий, - меня тоже будут принимать за американца, - и все расхохотались, кроме профессора Блоренджа.

— Мы вам добудем электрическую печку, - тихо сказала Джоан, предлагая Пнину оливки.

— А что она печет? - подозрительно спросил Пнин.

— Там видно будет. Есть еще жалобы?

— Да - звуковые помехи, - сказал Пнин. - Я слышу каждый, буквально каждый звук снизу. Но сейчас, я полагаю, не место обсуждать этот вопрос.

Гости расходились. Пнин с чистым стаканом в руке вскарабкался наверх. Энтвисл и хозяин дома последними вышли на крыльцо. Мокрый снег медленно плыл в черной ночи.

— Какая жалость, - сказал профессор Энтвисл, - что мы никак не соблазним вас перебраться в Голдвин. Там у нас и Шварц, и старый Крейтс, - они из числа величайших ваших почитателей. И озеро у нас настоящее. И чего только нет. Имеется даже свой профессор Пнин.

— Я знаю, знаю, - сказал Клементс, - но все эти предложения, которые я получаю, слишком уж запоздали. Я собираюсь скоро уйти на покой, а до того предпочел бы остаться хотя и в затхлой, но привычной дыре. А как вам понравился, - он понизил голос, - мосье Блорендж?