Сергей Ильин - Смотри на арлекинов!

— Я все читаю внимательно.

— ...вот эти тридцать карточек из “Ардиса”. – После чего, полагал я, ты могла бы встретить меня где-нибудь при возвращении с моей предвечерней прогулки: всегда все той же – к фонтану sрartitraffico [126] “островок пешехода” ( ит .) (десять минут), а оттуда – к ограде соснового питомника (еще десять минут). Я оставил тебя откинувшейся в шезлонге, с солнцем, рисующим на полу аметистовые ромбы верандовых окон, полосующим голые голени и предплюсны твоих перекрещенных ног (правый носок теперь время от времени вздрагивал в замысловатой связи с темпом усвоения или поворотами текста). Через несколько минут тебе откроется (как до тебя открылось лишь Ирис – прочие орлицами не были) то, что ты должна, по-моему, сознавать, соглашаясь стать мне женой.

— Поосторожней на перекрестках, пожалуйста, – сказала ты, не поднимая глаз, но сразу же подняла, и нежно надула губы перед тем, как вернуться к “Ардису”.

Ха! Малость качает! Ужели это и вправду я, князь Вадим Блонский, перепил в 1815-ом пушкинского ментора, Каверина? В золотистом свете выпитой мною кварты – всего лишь – все деревья гостиничного парка глядели араукариями. Я поздравил себя с чистотой стратагемы, впрочем, не вполне сознавая, думаю ль я о записях любовных резвлений моей третьей жены или об изъяснении собственной моей немощи через посредство этого фрукта из книги. Мало-помалу пряный и тихий воздух приводил меня в чувство: подошвы тверже ложились на гравий и песок, на глину и камень. Я вдруг обнаружил, что отправился на прогулку в сафьяновых шлепанцах и выцветшей бумажной пижаме, имея, как это ни парадоксально, паспорт в одном нагрудном кармане и ком швейцарских банкнот в другом. Жители Гандино или Гандоры, или как он там назывался, знали автора “Un regno sul mare”, или “Ein Königreich an der See”, или “Un Royaume au Bord de la Mer” [127] “Королевство за морем” ( итал., нем., фр .). в лицо, и потому приготавливать для читателя и улику и лакомство на случай, если меня все же задавит машиной, было полной бессмыслицей.

Скоро меня обуяли такие веселие и беспечность, что проходя мимо уличного кафе, что перед самой площадью, я подумал, как было бы славно подкрепить шипучую радость, еще вскипающую во мне, стопочкой чего-нибудь этакого, – но отогнал эту мысль и с безучастным видом проследовал мимо, зная, как мягко, но непреклонно ты осуждаешь и невиннейшее винопийство.

Одна из улиц, ведущих от пешеходного островка на запад, пересекала Корсо Орсини и сразу, как бы свершив изнурительный подвиг, вырождалась в мягкую, пыльную, старую дорогу с остатками травяной прорости по обеим сторонам, но без всякого тротуара.

Я мог бы сейчас сказать то, чего и побуждения высказать не упомню за многие годы: я был совершенно счастлив. На ходу я читал карточки вместе с тобой, в твоем темпе, с твоим прозрачным указательным пальцем у моего шершавого, шелушащегося виска, с моим морщинистым пальцем у твоей бирюзовой височной вены. Я ласкал фацеты карандаша, который ты нежно вращала перстами, я ощущал прижатую к моим приподнятым коленям сложенную шахматную доску, пятидесятилетнюю, подаренную Никифором Старовым (большинство благородных фигур в устланном байкой ящичке красного дерева вконец исщербились!), лежащую сейчас у тебя на расшитом ирисами подоле. Глаза мои перемещались вместе с твоими, мой карандаш вместе с твоим выражал бледным крестиком на полях недоверие солецизму, не различенному мной сквозь слезы пространства. Счастливые, светозарные, бесстыдно счастливые слезы!

Обормот-мотоциклист в совиных очках, который, как я полагал, видит меня и должен притормозить, позволив мне мирно перейти Корсо Орсини, заворотил, дабы не прикончить меня, так неуклюже, что его понесло и после позорных вихляний установило в некотором отдалении, развернув ко мне лицом. Не внимая его разъяренному реву, я продолжал степенно ступать на запад в изменившемся окружении, мною уже упомянутом. Почти проселочная старая дорога кралась между скромными виллами – каждая в собственном гнездышке из высоких цветов и широколистых деревьев. Картонный прямоугольник на одной из западных калиток сообщал по-немецки: “Комнаты”, на другой стороне старая сосна несла итальянское извещение: “Продается”. И тоже слева образованный домовладелец предлагал по-английски “Завтраканья”. Зеленая аллея рineta [128] Сосны ( итал .). оставалась пока в отдалении.

Я вновь обратился мыслями к “Ардису”. Я знал, что странный изъян ума, о котором ты читаешь сейчас, причинит тебе боль; я знал также, что выставленье его напоказ это простая формальность с моей стороны, неспособная помешать естественному течению нашей общей судьбы. Жест джентльмена. В сущности, я искуплял им то, о чем ты тоже еще не знаешь, о чем придется тебе рассказать и что ты, боюсь, назовешь “гнусноватеньким способом” воздаянья Луизе. Ну хорошо, – а сам-то “Ардис”? Побоку мой покоробленный разум, – “Ардис” тебе понравился или же показался гадок?