Жоржи Амаду - Город Ильеус

Капитан Жоан Магальяэс даже в Ильеусе не хотел оставаться. Дона Ана тоже не хотела, ей было стыдно перед людьми, ей казалось, что все смотрят на неё с презрением, теперь, когда у нее уже не осталось ничего в землях какао. Фазенда была продана на аукционе за более дорогую цену, чем ожидали, потому что Шварц начал оспаривать её у Зуде, и между ними завязался долгий, безобразный спор. Это нарушало молчаливый договор, существовавший между экспортерами: тот, кто был кредитором помещика, забирал его земли. Шварц нарушил этот закон, и только поэтому у капитана после продажи осталось немного денег. Они могли открыть лавчонку в Пиранжи, Жоан Магальяэс получил такое предложение. Дона Ана была против этого. Да и сам капитан решил покинуть эти земли, никогда не возвращаться. Его тесть говорил, что вязкий сок какао прилипает к ногам людей, приклеивает навсегда к этой земле, никто не может бежать отсюда. Но капитан Жбан Магальяэс, после тридцати лет жизни здесь, решил бежать и никогда не возвращаться.

Они уехали в Баию, открыли пансион неподалеку от порта. В их пансионе останавливались люди, едущие в Ильеус и возвращающиеся из него, — вязкий сок какао все-таки прилипал к ногам. Дона Ана давала приказания служанкам на кухне, согнувшись над кастрюлями, волосы её поседели, смуглое лицо постарело и осунулось.

Да, вязкий сок какао прилипал к ногам. Так всегда говорил Синьо Бадаро по вечерам, когда вся семья собиралась вместе… Жоан Магальяэс открыл пансион, ничто теперь не связывало его с Ильеусом, у него не было больше земель, ни одного какаового дерева, и всё, что у него осталось от прежней жизни, — это попугай Шико, голос которого, резкий и пронзительный, разносился по пансиону, отдавая приказания несуществующим батракам, выкрикивая рабочие песни плантаций, созывая кур на кормёжку и бессмысленно повторяя фразу, сказанную когда-то капитаном Жоаном Магальяэсом:

— Дона Ана, мы снова разбогатеем…

И попугай заливался громким хохотом, вызывая слёзы на глазах доны Аны и заставляя болезненно сжиматься сердце Жоана Магальяэса.

Ничто теперь не связывало Жоана Магальяэса с землей какао, куда он приехал на пароходе тридцать лет назад. И все-таки первое, что он искал по утрам в газете, была цена на какао; и если она повысилась, он врывался в кухню с газетой в руке, взволнованно крича:

— Повышается, дона Ана, уже двадцать две тысячи рейс…

Она тоже интересовалась, брала газету, они читали вместе, обсуждали. Шико смотрел из своей клетки, иронически прищурив глаз.

Как-то вечером, когда жизнь в Ильеусе уже шла своим порядком, — кризис стихал, экспортёры хозяйничали на плантациях, — Жоан Магальяэс и дона Ана вышли прогуляться по улицам Баии. Случилось так, что они сели на скамью рядом с огромным зданием Института какао, которое было выстроено по распоряжению правительства в период повышения цен. Долго и грустно смотрели они на это здание. Из Ильеуса приходили вести, что падение цен кончилось, что цены снова начали расти, что фазенды в руках экспортеров приняли такой вид, что просто диво… Они смотрели на здание Института какао. Тень здания, огромная в лунном свете, падала на них.

— Высоко вознеслось… — сказала дона Ана Бадаро.

Жоан Магальяэс знал, что она говорит о какао.

— Правда… — ответил он. — Слишком высоко для нас, моя старушка…

Это первый раз в жизни он назвал её «моя старушка». Волосы доны Аны совсем поседели. И когда оба поднялись со скамьи и пошли по направлению к пансиону, это были два старика, которым уже нечего было делать в жизни. Тень Института какао провожала их некоторое время, стелясь по дороге.

Как-то раз поздним вечером, возвращаясь после свидания с Жоакимом на холме Конкиста (со времени беспорядков в Итабуне Жоаким опять скрывался в доме друзей, руководя революционным движением из подполья в ожидании момента, когда можно будет вернуться к легальной работе), поэт Сержио Моура встретил полковника Манеку Дантаса. Полковник жил теперь в маленьком доме, неподалеку от кладбища. Иногда по вечерам он ходил смотреть на город, там, внизу.

Манека уже давно чувствовал симпатию к Сержио. Они присели на скамью возле кладбища и разговорились. Беседовали о жизни, о падении цен, о захвате земель экспортёрами. Манека Дантас был настроен грустно. Он сказал:

— Мы всю жизнь провели на плантациях, вырубали лес, сражались, убивали, проливали христианскую кровь…

Сержио слушал с интересом. Манека Дантас смотрел на огни Ильеуса: