Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 2

Наполеон одним взглядом охватывает грозящую ему опасность. Он понимает, что нельзя ждать, пока соберется вся свора. Он должен их разделить, должен напасть на каждого в отдельности — на пруссаков, англичан, австрийцев — раньше, чем они станут европейской армией и предопределят тем падение его империи. Он должен спешить, — пока не пробудился ропот внутри страны; он должен стать победителем раньше, чем республиканцы окрепнут и соединятся с роялистами, раньше, чем двуличный неуловимый Фуше в союзе с Талейраном — его врагом и двойником — нанесет ему смертельный удар в спину. С невероятной силой должен он, пользуясь энтузиазмом, охватившим его армию, броситься на врага: каждый упущенный день означает потерю, каждый час влечет за собой опасность. И он поспешно бросает звенящий жребий войны на самое кровавое из полей Европы — на Бельгию. 15 июня в три часа ночи авангард большой и ныне единственной армии Наполеона переходит границу. 16-го при Линьи они нападают на прусскую армию и отбрасывают ее. Это первый удар лапы вырвавшегося льва, он ужасен, но не смертелен. Побежденная, но не уничтоженная прусская армия отходит к Брюсселю.

И Наполеон готовится к нанесению второго удара, на этот раз Веллингтону. Он не должен терять ни минуты, он не может позволить себе передышку; каждый день приносит противнику подкрепление, и страна позади него, истекшая кровью, — беспокойный французский народ, — должна быть опьянена жгучим алкоголем победоносных бюллетеней. Уже 17-го он направляется со всей своей армией к вершинам Катр-Бра, где окопался холодный стальной противник — Веллингтон. Никогда распоряжения Наполеона не были предусмотрительнее, его военные приказы яснее, чем в этот день: он обдумывает не только атаку, но и все ее опасные возможности, учитывает, что побитая, но не уничтоженная армия Блюхера способна соединиться с армией Веллингтона.

Чтобы избежать этого, он отделяет часть своей армии, которая шаг за шагом должна гнать прусскую армию и препятствовать соединению ее с англичанами.

Командование этой частью армии он вверяет маршалу Груши. Это человек заурядный, но храбрый, живой, честный, положительный, испытанный начальник кавалерии, но — не больше, чем начальник кавалерии. Не столь пылкий, увлекающийся, неистовый кавалерист, как Мюрат, не стратег, как Сен-Сир и Бертье, и не герой, как Ней. Его грудь не украшена воинственной кирасой, его облик не окружен мифическим ореолом, он не обладает выдающимися качествами, которые венчали бы его чело славой и проложили бы ему путь к героическому миру наполеоновских легенд; он стал знаменит только злополучием своим, своей неудачей. Двадцать лет участвовал он во всех войнах, от Испании до России, от Нидерландов до Италии, медленно преодолевая степени отличия вплоть до звания маршала, не без заслуг, но и без выдающихся подвигов. Пули австрийцев, солнце Египта, кинжалы арабов, морозы России были устранены с его пути предшественниками: Дезе при Маренго, Клебером в Каире, Данном при Ваграмме; дорогу к высокому посту он не отвоевал, она подготовлена для него двадцатилетней войной.

Что Груши не герой и не стратег, а только человек положительный, верный, храбрый и трезвый, — Наполеону хорошо известно. Но половина его маршалов в могилах, остальные, недовольные, пребывают в своих владениях, усталые от бесконечных войн. И он вынужден доверить среднему человеку решающее, ответственное дело.

17 июня в одиннадцать часов утра — день после победы у Линьи, день перед Ватерлоо — Наполеон впервые поручает маршалу Груши самостоятельное командование. На одно мгновение, на один день скромный Груши вступает из военной иерархии в мировую историю. На один миг, но на какой миг! Приказания Наполеона ясны. В то время как сам он наступает на англичан, Груши должен с одной третью армии преследовать пруссаков. На первый взгляд очень простое поручение, прямое и ясное, но упругое и обоюдоострое, как меч. Ибо вместе с тем Груши приказано не отрываться от главной армии.

Робко он принимает командование. Он не привык действовать самостоятельно; его благоразумие, лишенное инициативы, приобретает уверенность лишь под защитой гениального взора императора, руководящего его поступками. Помимо того, он чувствует за спиной недовольство генералов и — может быть, может быть — сумрачный взмах крыльев неведомой судьбы. Только близость главной квартиры несколько успокаивает его: три часа форсированного марша отделяют его армию от армии императора.