Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений в 10 томах. Том 4

Но между повествователем и мыслителем стоит наблюдатель, и его настоящая почва — действительность. Подлинное равновесие Бальзак обретает в тех романах, где он становится «историографом своего времени». И если первым большим успехом был «Полковник Шабер», то вторым успехом его в эти годы становится «Евгения Гранде». Бальзак открыл закон, который отныне будет властвовать в его творчестве: он станет рисовать жизнь, изображая лишь небольшое количество персонажей, но тем концентрированней, тем динамичней будет казаться действительность. Прежде Бальзак искал материал для романа, с одной стороны, в романтике, когда фантастика и мистика были у него на побегушках, как в «Шагреневой коже», «Серафите», «Луи Ламбере», а с другой стороны — в исторической костюмировке. Теперь он открывает, что и современность, если рассматривать ее в определенном аспекте, дает столь же богатый материал, что дело не в тематике, не в декорациях, не в драпировке, а только во внутренней динамичности. Если удастся показать людей, заряженных беспредельной энергией, то роман, нисколько не утратив своей занимательности, станет лишь более естественным, более правдоподобным. Выразительны не колорит и не фабула — выразительны всегда только люди.

Не существует никаких особых сюжетов: все сюжет! Под низким кровом виноградаря в «Евгении Гранде» можно отыскать не меньше поводов для создания драматической ситуации, чем в каюте корсара в «Тридцатилетней женщине». Когда незначительная, заурядная, даже несколько простоватая Евгения Гранде под угрожающим взором своего скупого отца кладет любимому кузену Шарлю лишний кусок сахара в кофе, она проявляет столько же мужества, как Наполеон, когда со знаменем в руках он несется по Аркольскому мосту. В стремлении обмануть кредиторов своего брата старый скря-

га проявляет ровно столько же хитрости, гибкости, цепкости и даже гениальности, как Талейран на Венском конгрессе. Решает не среда — решает динамичность; пансион Воке в «Отце Горио», где собираются двенадцать юных студентов, может стать таким же средоточием энергии, как лаборатория Лавуазье или рабочий кабинет Кювье.

Творить — это значит правильно увидеть воссоздаваемый образ, сконцентрировать, усилить присущие ему качества, объяснить, какая именно страсть владеет каждым из персонажей, распознать слабость в могуществе, привести в движение все дремлющие в человеке силы. «Евгения Гранде» — первый шаг на этом пути. Жертвенность в обыкновенной кроткой девушке достигла такой высоты, что сделалась почти религией. Скупость старого Гранде, как и преданность уродливой старой служанки, приобретает черты демонические. В «Отце Горио» отцовская любовь становится творческим началом и в то же время — мономанией.

Бальзак видит всякого человека насквозь. Он разгадал его тайны. Нужно только столкнуть все эти персонажи, показать все сферы общества, назвать злое злым, а доброе добрым, раскрыть трусость, хитрость и подлость, не занимаясь при этом морализированием. Действенность — вот начало всех начал. Только человек, обладающий ею и умеющий распознать ее в других, может называться писателем.

В эти годы Бальзак открыл великую тайну. Все — сюжет. Все — материал. Действительность — неисчерпаемые копи, если умеешь вести разведку недр. Следует только понаблюдать хорошенько, и любой смертный станет актером «Человеческой комедии».

Нет низов и верхов, можно выбрать все, что угодно, и — вот решение Бальзака — нужно выбирать все. Кто хочет изобразить весь мир, не может оставить в стороне ни один из его аспектов, каждый раздел общественного табеля о рангах должен быть представлен: живописец и адвокат, врач, винодел и консьержка, генерал и рядовой, графиня, маленькая уличная проститутка, водонос, нотариус и банкир. Ибо все общественные сферы вступают во взаимодействие, все соприкасаются. И точно так же должны быть представлены и характеры: честолюбивый и скупой, интриган и благородный, расточитель и корыстолюбец — все сверкающие грани рода человеческого, все их оттенки и переливы.

И вовсе не обязательно всякий раз придумывать новые персонажи, — можно, разумно группируя, повторять одни и те же фигуры, дать одного-двух врачей вместо всех врачей, одного банкира — вместо целой толпы банкиров. Иначе не вместить всю эту невообразимую ширь и даль в рамки одного произведения. Все определенней становится уверенность Бальзака, что для того, чтобы подчинить себе полноту жизни, он должен создавать разрозненные произведения; одно произведение уже заключено в другом, и все они переплетены друг с другом. Он должен стать, следовательно, «Вальтером Скоттом и в придачу архитектором». Недостаточно создавать «Сцены частной жизни» — всего важнее именно их взаимосвязь.