Николай Лесков - В тарантасе

– Вот, на гвоздь, Митрий Егорыч! – сказала жена, протягивая целовальнику обваленный в свечном сале двутесный гвоздь.

– Небось, сама вчера с сестренкой затащила, – продолжал целовальник, обращаясь к дочери. – Дай срок, я те уши-то оболтаю.

Девочка шмыгнула за перегородку к матери. Целовальник вытащил запечатанную бумажную затычку из полуштофа, обтер своей грязной лапой горлышко и поставил посудину опять на стойку, достал из-под этой стойки стаканчик, к дну которого присохли две мухи. Он выковырнул покойниц ногтем из сосуда, где они восприяли смерть, и, толкнув стаканчик об стойку, поставил его на дно.

– А закусить?

Целовальник опять потянулся под стойку и вынул оттуда деревянную тарелку, на которой лежала какая-то рыба, жаренная в конопляном масле, и положил на край тарелки щепотку соли.

Гвоздиков взял тарелку, понюхал рыбу и сказал:

– Стервядь , ай бишь стерлядь.

Выпили. Бальзам оказался самого неприятного вкуса, но такой, однако, крепкий, что откупщик смело мог бы влить в него водицы. Порция была достаточная, и выпей ее каждый из нас дома – голова пошла бы кругом, а в дороге ничего. Стерлядь тоже всю съели. Ямщику поднесли стаканчик, и на закуску он взял пару засиженных мухами баранков. Повеселели. Все уселись.

Началась беседа. Головинщинский крестьянин по обыкновению повернулся лицом к «обчеству», сидящему в тарантасе, и, вероятно, под влиянием вчерашнего рассказа нашего ямщика спросил:

– И отчего бы это воровство было в нашем народе?

– Во всяком народе есть воровство, – отвечал купец.

– Где народ, там и воровство, – заметил приказчик.

– Ну, нет-с. Вот у немцев нет воровства, – возразил Гвоздиков.

– Как нет! Не может быть!

– Истинно говорю, нет, и у шведов теперича тоже нет-с: мне артельщики в Петербурге рассказывали.

– Врут.

– Чего же им врать?

– Врут, да и только.

– Нет, у немцев воровства нет, а мошенничество у них точно бывает.

– Не все одно, что вор, что мошенник?

– Ну, нет-с. Равно, да неравно. Вор теперича всякий может быть: и из солдат, и из мужиков, а уж смошенничать ему против немца не удастся. Оттого и артельщики говорили, что из немцев все больше мошенники выходят.

– Врут твои артельщики. А шведы, говоришь, не воруют? – спросил приказчик.

– Не воруют.

– А замки шведские кто делает?

– Шведы.

– Ну, коли замки делают, так значит и воры у них есть.

– Это точно. Как же это мне артельщики не говорили? А замки точно что шведские есть, и еще сердцевина в них этак на шестеренке поворачивается.

– Вот тож и есть.

Молчание.

– Ну, а англичане? – опять спрашивает крестьянин.

– Англичане и дома совсем никогда не живут, – отвечает купец, – они все в разъезде, потому им и воровать-то некогда.

– Должно, все по торговой части? – спрашивает крестьянин снова.

– Известно, купцы все.

– А кто ж у них при домах-то остается?

– Женский пол.

– Тек-с. Один женский пол! – Крестьянин покачал головой.

– Ну, а господа у них есть? – добивается он снова.

– Какие у них господа! У них и царя-то заправского нет.

– Как же, так без царя и правят?

– Без царя.

– Тек-с. – Мужичок опять закачал головой от недоумения. – Отчего ж это они все торгуют?

Купца стали затруднять ответы, и он сказал:

– А так, охоту к этому имеют и торгуют.

– Так им определено, – сказал хранивший молчание желтоглазый.

– Кем определено-с?

– Свыше.

– Свыше?

– Свыше.

Мужичок опять сделал «тек-с» и покачал головой.

– Ты почем это знаешь? – спросил приказчик.

– От верных людей слыхал.

– Что ж ты слыхал?

– Что всякий это народ живет не своим произволением, а как кому, значит, линия назначена.

– Кто же ту линию-то проводил?

– Был такой человек.

– Все врет желтоглазый, – вмешался Гвоздиков.

– Врет, да не я, – отвечал молодец.

– А ты, коли знаешь, говори толком, – сказал приказчик.

– Да что говорить! Говорить можно, потому от верных людей слыхал.

– Где ему слышать! – сказал опять Гвоздиков и подмигнул мне глазком.

– Не по-твоему ж, брехать не стану на ветер, – отвечал Анфалов: желтоглазый Анфаловым прозывался.

– А не брешешь, так говори.

– И расскажу.

– Ну, говори.

– А ты-то молчи, висельник! – отозвался к Гвоздикову приказчик.

Говор прекратился, и даже ямщик крикнул на лошадей свое «ну» как-то полегонечку.

– Извольте видеть, – начал Анфалов, – в древние еще времена, вскоре после Христова вознесения, когда по всей земле процветало древлее благочестие, ходил по миру странник. Ходил это он из города в город, из деревни в деревню и поучал народ на Божие угождение, чтоб жить, значит, no-Божеству, как Бог повелел.