Николай Лесков: О двенадцати месяцах

Моруша, радуючись, затрясла яблонь, упало одно. Затрясла еще раз – упало другое.

– Скоро спеши домой, Моруша, скоро! – приказывал месяц.

Морушка послушала, взяла два яблочка, поблагодарила хорошенько месяцы и весело поспешила домой. Удивилась Елена, удивилась мачеха, видя, что Морушка несет яблоки. Отворили ей двери. Морушка им подала два яблока.

– Где это ты их отрясла?

– Высоко на горе растут; там много их еще, – ответила Моруша.

– Что ж ты их больше не принесла? Ты их, верно, дорогой поела? – крикнула на нее Елена.

– Ай, сестра милая! Не съела я ни одного кусочка. Затрясла раз ветку – спало одно, затрясла еще – спало другое, а больше мне трясти не дали. Хотели, чтоб скорее домой шла, – отвечала Моруша.

– Чтобы тебя Перун убил! – зарычала Елена и хотела Морушу бить. Морушка стала горько плакать, прося пана Бога, чтобы взял ее лучше к себе, чтобы не дал злой сестре и мачехе убить. Ушла Моруша в кухню, а лакомая Елена, сердясь, начала есть яблоко. Яблоко показалось ей таким вкусным, что с тех пор, как живет, она никогда такого вкусного не ела. И мачехе понравилось. Съели, и захотелось им еще.

– Дай мне, мама, шубку, пойду сама на гору, – сказала Елена. – Та шлюха опять по дороге поест все. Уж я найду это место и все околочу; пусть кто хочет, не хочет.

Напрасно мать отговаривала; Елена взяла шубку, покрылась платком и пошла на гору. Мать вышла на порог и смотрела, как пойдет Елена. Снега море, нигде следа. Елена блуждала, блуждала долго; лакомство ее все загоняло дальше и дальше. Вдруг она издали свет увидела и пустилась к нему. Пришла на самый верх горы, где горит большой огонь и около огня на двенадцати камнях сидят двенадцать месяцев. Елена испугалась, но сейчас же страх забыла, близко подошла к огню и стала греть руки. Не спросила месяцев: смею ли обогреться или нет? а ни слова им не промолвила.

– Чего тут глядишь, зачем пришла сюда? – спросил ее, морщась, Великий Сечень.

– Что ты спрашиваешь, старый шут ты, тебе нет дела, куда я иду, – отвечала капризная Елена, отвернулась от огня и пошла по горе.

Великий Сечень надвинул чело и махнул посохом над головою. В это мгновение небо нахмурилось; огонь упал низко, снег посыпался, как бы коробку с ним опрокинули, ледяной ветер застонал на горе. За шаг перед собою ничего не видит Елена; блуждает, блуждает, падает в снежные завеи, члены ее слабнут, костенеют. А снег все сыпется, и ледяной ветер дует. Елена грешит на Морушу, грешит на пана Бога. Члены ее мерзнут в теплой шубке. Ждет мать Елену, выглядывает из окна, выглядывает из двери, не может дочери дождаться.

– Верно, ей яблоки очень понравились, и не хочет их оставить, – подумала мачеха, – нужно пойти за ней.

Взяла шубку, взяла плену на голову и пошла за Еленой. Снега бездна, нигде следа. Звала Елену, никто не отозвался. Блуждала, блуждала долго; снег сыпался, ледяной ветер дул по горе.

Морушка обед сварила, обрядила коровку – ни Елена, ни мачеха не приходили.

– Где ж это они так долго задержались? – сказала себе Морушка, садясь к прялке. Уж у нее веретенце полно; уж в избе стемнело, а ни Елена, ни мачеха не возвращаются.

– Ай, Боже, что ж это с ними случилось! – беспокоилась добрая девушка, поглядывая в окно.

Небо трепещет, на земле буря, человека не видно. Смутно затворила Морушка оконце, крест на себя положила и «Отче наш» читала за сестру и за мачеху. Утром ждала их с завтраком, ждала и с обедом, но не дождалась ни Елены, ни мачехи. Обе на горе замерзли. Остались доброй Моруше и хата, и коровка, и кусок поля, нашелся к этому и хозяин, и хорошо было им жить в покое.

pohádka «О dvanácti mĕsičkách» записана известной чешской писательницей Божиной Немцовой с уст народных и напечатана в литературном сборнике, изданном в Праге под названием «Lada Nióla». В переводе по возможности удержан строй народной речи, неподражаемо верно переданный в оригинале.