Александ Казбеги - Пастырь

– Все это правда, – подтвердил старец.

– Что ты увидел, когда в первый раз вошел в дом?

– Маквала лежала на своей постели, с головой закрытая буркой. Я думал, что она спит.

– Это в первый раз. А потом целый день как же ты не заинтересовался, отчего она не встает?

– Маквала была слаба, больна. Много молилась, работала без устали. Ночью накануне была сильная гроза. Я подумал: она не спала ночь… Пожалел ее будить. Сон благодетелен для слабых.

– Не представляю!

– Все это правда, что я говорю.

– Женщина лежала целый день, и вы даже не подумали, что с ней, даже не спросили, не хочет ли она пить?

– Что было спрашивать? Захотела бы, – напилась сама! – резко прервал переводчика пастырь. – Однако я оставил свою паству, своих больных без присмотра. Я тороплюсь домой… Скажите, что вам надо от меня?

Начальник удивленно взглянул на него.

– Разве вы не знаете, что в убийстве женщины обвиняют вас?

– Что вы сказали?

– А то, что все улики, к сожалению, против вас.

– Кто же он, этот несчастный, пусть придет, пусть посмеет посмотреть мне в лицо!

Пастырь вскинул голову. Таким гневом дышало его лицо, что начальник смутился, опустил голову: «Виновный не может так говорить; пожалуй, старик и не лжет!» – подумал он.

– Муж убитой утверждает это, – снова заговорил начальник – Закон обязан установить истину.

– Пусть придет и скажет мне это в лицо.

– Приведите Гелу.

– Боже милосердный, Гела здесь! – воскликнул старец. – Гела, муж Маквалы, виновник всего, пусть он придет, я погляжу на него собственными глазами, послушаю, что он мне скажет.

Дверь открылась. Вошел Гела. Лицо его выражало бесстыдство и чванливость, он высоко закинул голову, всем видом своим как бы говоря: «Смотрите, вот я каков!» Он встал в дверях, нахмурив брови, изображая из себя грозного обличителя.

Пастырь, спокойный, хотя и слегка побледневший, смотрел в упор на доносчика.

Сперва Гела попробовал было выдержать взгляд старца, но вскоре смущение овладело им, взгляд его забегал, заметался, словно под натиском какой-то неведомой силы.

Пастырь, величественный, несокрушимый духом, твердо верующий в свою правоту, и Гела, раздавленный, униженный, сознающий свою вину, стояли друг против друга.

Пастырь медленно шагнул к Геле.

– Правда ли, что ты меня винишь в убийстве Маквалы? – спросил он его тихим, проникновенным голосом.

Гела поднял голову, тяжело вздохнул и снова потупился. Пастырь понял, что Гела сознательно лжет и клевещет, совершает такой грех, который бесчестит человека, принижает его ниже самой низкой твари, но что ему уже нет отступления. И сердце пастыря горько восскорбело о погубленной душе человеческой.

А начальник ждал, что скажет Гела. Его внимание привлекла ненадолго эта поучительная картина борьбы величия с подлостью. Но он тотчас же спохватился.

– Что ты молчишь? Говори!

Гела устремил на него взгляд, полный отчаянной мольбы.

– Что же мне говорить? – беспомощно спросил он.

– Ты боишься? Расскажи перед законом все, что знаешь! – ободрил его начальник. – У тебя убили жену, ты вправе требовать наказания преступника.

– Да, да! – встрепенулся Гела, – убили мою жену, меня самого изгнали из мира…

– Да, сын мой, скажи, что ты знаешь; ибо ничто не укроется от отца небесного… – произнес пастырь.

Лицо Гелы злобно перекосилось, лоб нахмурился, глаза засверкали недобрым блеском.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал? – воскликнул он. – Хорошо!.. Ты убил Маквалу… Никто другой не мог ее убить. Она жила у тебя. Ты – хозяин, и кровь ее на тебе… – говорил он, задыхаясь. Его лицо то вспыхивало, то бледнело.

– Сын мой, сын мой!.. Что ты говоришь? – скорбно воскликнул старец. – Вспомни, что есть еще высший судья…

– Ты убийца! – злобно повторил Гела. – Мне ли щадить тебя? За что? Разве кто пощадил меня, когда изгоняли меня, топтали меня. Умерла моя душа, и нет во мне больше жалости. Нет! Ты убил ее, поп, и не уйдешь ты от суда…

– Я приютил, обогрел ее, замерзающую… Обратил к богу грешную душу… Какая была мне корысть убивать ее?

– Маквала нищенствовала. У нее, верно, было много денег… Убить посмел, а сознаться в этом не смеешь…

– И ты, отверженный общиной!.. – воскликнул старец, но тотчас же овладел собой. – Господи, прости их, ибо не знают, что творят!

Онуфрий отошел в сторону. Глаза его сверкали, в сердце неотступно звучало: «Господь посылает мне испытание, я не достоин его милости».

– Что скажете, пастырь?