И только после этого мне с трудом удалось спровадить гостей. Они просили разрешения покараулить ночью наше стадо, но мои пастухи так сумрачно поглядывали на них, что я не посмел удовлетворить их просьбу. После их ухода подошли сторожевые пастухи, забрали с собой ужин и отправились с собаками к стадам на всю ночь.
Мы, оставшиеся, сели ужинать и с удовольствием утоляли голод теплыми лепешками из кукурузной муки и солониной, которые в изобилии захватили мы с собой. Ужин прошел весело, мы шутили и перекидывались наспех сочиненными стихами. С радостью глядел я на этих жизнерадостных и беспечных людей, настолько закаленных суровой борьбой, что они как будто вовсе не чувствовали усталости.
Мы поговорили, покурили из наших трубок с длинными чубуками и, прихватив бурки, разошлись на ночлег вокруг стада. Луна зашла, и в черной пропасти неба еще ярче засияли звезды, проливая успокаивающий свет. Горы, раскрыв свои пасти, беззвучно пропускали через ущелья одиноких прохожих. Ночью они казались еще огромнее и терялись во мраке. Шум далекого Терека доносился, как тихая, ласковая колыбельная песня. Зверь не нападал на скотину, и псы спокойно, без лая, ходили вокруг.
Этой тихой, прекрасной ночью, когда в воздухе носился запах сена, смешанный с ароматом цветов, какое-то тревожно-восторженное чувство овладевало душой человека.
Дышалось легко, и жизнь ощущалась, как некая манящая, ласково-сладостная сила. Такою казалась мне эта ночь, и такою, наверное, была она и для всех.
Сон бежал от меня, и мысли мои носились бог знает где, воображение разыгралось…
Наконец веки мои сомкнулись, я забылся и вдруг услышал беспокойный собачий лай, звуки выстрелов и крики пастухов.
Я вскочил. Пастухи все были на ногах. Они гнались за перепуганным стадом; не разбираясь в пути, овцы безудержно неслись в разные стороны.
А у самого костра, окруженный собаками, метался волк. Наконец он свалился, и свора растерзала его.
С трудом удалось пастухам подчинить своей воле отары овец. Испугавшись, они обычно разбегаются куда попало и бегут до тех пор, пока не наткнутся на какое-нибудь препятствие или не задохнутся от бега и не падут.
Наконец мы водворили баранту на прежнее место. Близился рассвет, и я понял, что в эту ночь нам так и не удастся выспаться и отдохнуть.
С рассветом воздух огласился свистом и перекличкой пастухов. Отары подняли со стоянки и пустились в путь. Близ селения Балта нас остановили у заставы и потребовали денег за прокорм овец. Это требование показалось нам несправедливым, так как мы все время гнали отары по склонам и мало шли по шоссе. Но стражники стояли на своем и не пропускали нас.
Мы вынуждены были уступить и предъявили им наши билеты, в которых обычно бывает обозначено число овец и тягловой скотины. Они не поверили документам и пожелали пересчитать овец.
Представьте себе, сколько времени могло это длиться, если в стаде более восьми тысяч голов, и какой убыток наносился нам!
Я пошел к начальнику заставы, но все мои уговоры не привели ни к чему. Он упрямо стоял на своем и только твердил: «Должен пересчитать!» – словно забыл все другие слова.
Баранта сбилась в кучу на дороге. Сверху и снизу подъезжали арбы, фургоны, тройки, подходили верблюды, и создавалась невообразимая толчея. Все кричали, бранились, лезли в драку, дорога была закупорена.
Я решил, что надо гнать стадо обратно на ближайший луг, и там ждать, пока я вернусь из Владикавказа, который находился в 12 верстах от Балты и куда я решил съездить к хорошо мне знакомому г. Делакруа, чтобы сообщить ему об этих беспорядках на дороге, находящейся в его ведении.
Я вышел из комнаты начальника заставы, чтобы привести в исполнение свое намерение. Ко мне подошел один из служащих на заставе стражников.
– Напрасно вы беспокоитесь! – начал он.
– Как это напрасно?… – удивился я и сердито добавил:– Мы не ходили по вашим дорогам, ничего на них не портили, а вы незаконно требуете от нас денег, и, мало того, вы еще смеете сомневаться в бумагах с государственной печатью, заверенных приставом, и собираетесь, нанося нам убыток, сами пересчитывать стадо!..
– На все это у нас есть закон, так нам приказывает начальство.
– Я не верю, чтобы начальство приказывало мучить людей и поступать явно во вред населению!
– И все-таки, уверяю вас, напрасно вы сердитесь!.. – успокаивал меня мой собеседник, по всем признакам кантонист, зачисленный писарем на военную службу.
Читать дальше