Джин Уэбстер - Это же Пэтти!

– Есть разновидность маленьких подсолнухов, используемых некоторыми для декора. Их называют капустой. За пятьдесят центов я могу вам сделать приличный букет. Они довольно эффектно смотрятся.

– Как раз то, что нужно! Отправьте букет подсолнухов мисс Ван Арсдейл вместе с этой открыткой. – Придвинув к себе чистую открытку, Пэтти левой рукой, прямым почерком начертала следующую надпись: «Твой безутешный К. С.-Дж.».

Запечатав ее в конверт, она сурово посмотрела на цветочника.

– Вы масон? – спросила она, глядя на полумесяц в его петлице.

– Д-да, – подтвердил он.

– В таком случае Вы понимаете, что такое тайная клятва? Вы не должны никому рассказывать о том, кто послал эти цветы. Сюда придет высокая юная леди с соломенными волосами и постарается заставить Вас выдать того, кто послал их. Вы не должны вспомнить. Возможно даже, что это мужчина. Вам ничего об этом не известно. Тайное общество в «Святой Урсуле» настолько более тайное, чем масонское общество, что даже само его существование является тайной. Вам ясно?

– Мне… да, мэм, – ухмыльнулся он.

– Если это выйдет наружу, – добавила она зловеще, – то за Вашу жизнь я не дам и цента.

Они с Присциллой внесли за цветы свою лепту в виде двух двадцатипятицентовых монеток.

– Это будет дорогое удовольствие, – вздохнула Пэтти. – Видимо, нам придется попросить у мисс Салли на дополнительные расходы, пока заседает этот комитет.

Когда принесли цветы, Мэй находилась в своей комнате, в окружении ближайших соратниц. Она приняла коробку в некотором замешательстве.

– Он посылает цветы не только по субботам, но и по средам! – воскликнула ее соседка по комнате. – Должно быть, он доведен до отчаяния.

Мэй открыла коробку в напряженной тишине.

– Восхитительно! – воскликнули они хором, хотя и с несколько небрежным оттенком. Они бы предпочли темно-красные розы.

Целую минуту Мэй разглядывала подарок, оцепенев от изумления. Она так долго притворялась, что уже сама почти поверила в существование Катберта. Свита ждала, и она собралась с силами, чтобы противостоять столь нежданному критическому моменту.

– Интересно, что означают подсолнухи? – тихо спросила она. – Наверное, они передают некое послание. Кто-нибудь знает язык цветов?

Языка цветов никто не знал, однако предположение их успокоило.

– Тут открытка! – Эвалина Смит извлекла ее из колючих лепестков.

Мэй сделала движение прочесть ее наедине, но до сих пор она была столь великодушна к своим конфидентам, что в такой интересный момент ей не позволили удалиться. Они склонились к ее плечу и прочитали вслух:

– «Твой безутешный К. С.-Дж.». О Мэй, подумай, как он, должно быть, страдает!

– Бедняжка!

– Просто он не мог больше молчать.

– Он человек чести, – сказала Мэй. – Он бы не стал писать настоящего письма, так как обещал, но, полагаю… такая записочка…

Проходившая мимо Пэтти Уайатт вальяжно вошла в комнату. Несмотря на робкие протесты Мэй, ей продемонстрировали открытку.

– Этот почерк говорит о сильном характере, – заметила Пэтти.

Ее слова были восприняты в качестве уступки, ибо Пэтти с самого начала держалась в стороне от культа Катберта Сент-Джона. Она была подругой Розали.

Последующие дни для Мэй Мертель были полны приводящих в замешательство событий. Приняв первое подношение из подсолнухов, она не могла отвергнуть второе. Скомпрометировав себя однажды, она пропала. За цветами с пугающей щедростью следовали конфеты и книги. Конфеты были из разряда дешевых – Пэтти отыскала магазин полезных мелочей – но коробки, в которые они были упакованы, возмещали декоративные свойства, отсутствующие у конфет. Леденцы в явном изобилии перемежались купидонами и розочками. К каждому подарку прилагалась записка, написанная той же рукой и подписанная иногда инициалами, а иногда просто «Берти». Никогда прежде свертки не доставлялись с такой не вызывающей подозрений расторопностью. Мисс Салли была единственной, через чьи руки они проходили. Осмотрев их снаружи, она неразборчиво писала «вручить» и горничная выбирала для исполнения поручения самые неловкие моменты и неизменно тогда, когда Мэй Мертель окружали зрители.

Через несколько дней англичанин Мэй из объекта чувств превратился в посмешище всей школы. Его литературные вкусы были так же невыносимы, как и конфетные. Он тяготел к заголовкам, которые считались специальной привилегией кухонной прислуги. «Влюбленная и погибшая», «Прирожденная кокетка», «Шипы в померанцевом цвете». Несчастная Мэй отрекалась от них, но бесполезно: школа приняла Катберта и твердо вознамерилась получить от его британских причуд как можно больше развлечений. Жизнь Мэй превратилась в один нескончаемый ужас перед тем моментом, когда появится горничная со свертком. Последней каплей была доставка обернутого в бумагу полного собрания сочинений Марии Корелли. [9]