Ги Мопассан - В море

На днях газеты напечатали следующее сообщение:

« Булонь-сюр-Мер , 22 января. Нам пишут:

Еще одно ужасное несчастье повергло в уныние обитателей нашего побережья, претерпевших столько утрат за последние два года. Рыболовное судно под командой его владельца Жавеля при входе в гавань было отнесено к западу и разбилось о скалистое основание волнолома.

Несмотря на все усилия спасательного бота и поданные из ракетницы лини, четверо рыбаков и юнга погибли.

Шторм не стихает. В Булони опасаются новых бедствий».

Кто этот Жавель? Уж не брат ли однорукого?

Если бедняга, смытый волной с палубы и, может быть, утонувший под обломками своего разнесенного в щепы судна, именно тот, о ком я думаю, значит, еще восемнадцать лет назад он стал очевидцем другой драмы, страшной и простой, как все драмы на море.

Жавель-старший был тогда хозяином рыбачьего баркаса.

Баркас — это судно, предназначенное главным образом для ловли рыбы. Прочный, не боящийся никакой бури, с круглым корпусом, позволяющим ему на манер пробки прыгать по волнам, вечно в открытом море, где его день и ночь хлещут тугие соленые ветры Ламанша, он без устали бороздит океан, раздувая паруса и волоча сбоку гигантскую сеть, которая тащится по дну, отрывает от него и уносит с собой тварей, гнездящихся в расселинах скал: плоских, распластанных на песке рыб, остроусых омаров, неповоротливых крабов с крючковатыми клешнями.

При свежем ветре и некрупной волне баркас выходит на лов. Сеть его прикреплена к длинному, окованному железом деревянному брусу и опускается в воду с помощью двух пеньковых тросов, сматываемых с двух шпилей — на носу и корме. Ветер и течение уносят судно, и оно тащит за собой эту снасть, которая грабит и опустошает морское дно.

На борту, кроме Жавеля, были его младший брат, четверо матросов и юнга. Из Булони судно вышло ясным, погожим днем — в такой только и ставить сети.

Вскоре, однако, посвежело, налетел шквал, и баркасу пришлось спасаться бегством. Он приблизился к английскому берегу, но море разбушевалось — билось о скалы, бросалось на сушу и не давало войти в гавань. Суденышко повернуло назад, в открытое море, и возвратилось к берегам Франции. Но и здесь из-за шторма спасительная гавань осталась недоступной: проходить между молами сквозь стену пены и грохот бури было опасно.

Баркас снова ушел, он мчался по бурному морю, содрогаясь, ныряя, залитый, избитый волнами, но не желал сдаваться, так как привык к непогоде, из-за которой, бывало, по пять-шесть дней мотался между двумя соседними странами и никак не мог пристать ни к той, ни к другой.

Наконец ураган утих, и, так как судно находилось в открытом море, хозяин приказал становиться на сеть, хотя волна все еще была крупная.

Большой рыболовный снаряд ухнул за борт, и четверо рыбаков — по двое на носу и на корме — принялись травить державшие его тросы. Сеть уже легла на дно, как вдруг большая волна накренила баркас; Жавель-младший, который стоял на носу, распоряжаясь спуском сети, качнулся, и ему защемило руку между канатом, на мгновение от толчка давшим слабину, и бортом, по которому он скользил. Рыбак сделал отчаянное усилие, пытаясь свободной рукой оттянуть трос, но тот не поддавался: сеть уже встала.

Корчась от боли, несчастный позвал на помощь Сбежалась вся команда. Старший брат оставил штурвал. Люди вцепились в трос, силясь высвободить руку, которую он размалывал. Ничего не вышло.

— Придется рубить! — решил один из матросов, выхватив из кармана нож с широким лезвием, двух взмахов которого хватило бы для спасения руки Жавеля-младшего.

Но перерубить канат значило потерять сеть, а сеть стоила денег, притом немалых — полторы тысячи франков, и принадлежала она Жавелю-старшему, не привыкшему бросаться своим добром.

С мукой в сердце он крикнул:

— Погоди рубить! Сейчас я приведу к ветру.

И, ринувшись к штурвалу, навалился к ветру.

Судно почти не сдвинулось, сеть сковывала его, лишая маневренности; к тому же баркас сносило ветром и течением.

Жавель-младший рухнул на колени. Глаза у него были безумные, но зубы стиснуты, и он молчал. Брат вторично подбежал к нему, боясь, как бы матросы не пустили в ход ножи.

— Погодите, погодите рубить! Бросай якорь!

Отдав якорь на всю длину цепи, люди метнулись к кабестану и развернули судно в надежде ослабить тросы. В конце концов это удалось, и омертвелая рука в окровавленном шерстяном рукаве была высвобождена.