Ги Мопассан - Приключение Вальтера Шнафса

С того дня, как Вальтер Шнафс вместе с немецкой армией вторгся во Францию, он мнил себя несчастнейшим из людей. Он был тучен, одышлив, плохой ходок; у него жестоко болели ноги по причине непомерной их толщины и плоскостопия. К тому же, человек мирный, благодушный, чуждый всякого честолюбия и кровожадности, он был отцом четверых детей, в которых души не чаял, и мужем молодой блондинки, чьих забот, нежности и поцелуев ему не хватало по вечерам. Вставать он привык поздно, ложиться рано, любил неторопливо; вкусно поесть и посидеть за кружкой в пивной. Наконец, убежденный, что все приятности жизни кончаются вместе с нею, он искренне — и сердцем, и разумом — ненавидел пушки, винтовки, револьверы, сабли и, в особенности, штыки, сознавая полную свою неспособность управляться с этим стремительным оружием достаточно проворно, чтобы не пострадал его собственный объемистый живот.

Ночами, завернувшись в шинель и лежа на земле рядом с храпевшими товарищами, он раздумывал об оставленной дома семье и подстерегающих его опасностях. Что будет с малышами, если его убьют? Кто их прокормит, кто поднимет? Они и сейчас-то еле перебиваются, хотя перед отправкой он влез в долги, чтобы обеспечить их на первое время. И Вальтера Шнафса прошибала слеза.

Когда начинался бой, ноги у него становились как ватные, и он не падал лишь потому, что понимал: по его телу пройдет вся армия.

Так, в тоске и страхе, он жил уже много месяцев.

Корпус шел на Нормандию, и однажды роту Шнафса послали в разведку с несложной задачей — произвести рекогносцировку и отойти. Вокруг все было спокойно, никаких признаков организованного сопротивления не обнаруживалось.

Пруссаки неторопливо спускались в небольшую долину, пересеченную глубокими оврагами, как вдруг их остановил сильный ружейный огонь, разом скосивший человек двадцать, и отряд франтиреров ударил на них в штыки из крохотной, размером в ладонь рощицы.

В первый момент Вальтер Шнафс прирос к земле: он так растерялся и перетрусил, что даже не подумал о бегстве. Затем им овладело безумное желание удрать, но он мигом сообразил, что бегает не быстрее черепахи в сравнении с тощими французами, которые прыжками, словно стадо коз, приближались к нему. Углядев шагах в десяти от себя широкий ров, заросший кустами с сухой листвою, и не задумываясь, глубоко ли там, он прыгнул вниз, ногами вперед, как прыгают с моста в реку.

Немец стрелою пролетел сквозь чащу перепутавшихся веток с острыми колючками и, расцарапав о них лицо и руки, грохнулся задом на каменистое дно.

Он поднял глаза и сквозь просвет, образовавшийся при его падении, увидел небо. Этот предательский просвет грозил его выдать, и солдат осторожно, на четвереньках пополз по оврагу под прикрытием переплетенных ветвей, торопясь убраться подальше от места схватки. Потом он остановился и снова присел, затаясь, как заяц, в высокой сухой траве.

Выстрелы, крики и стоны слышались еще несколько минут. Потом шум боя ослабел и умолк. Вокруг опять воцарились тишина и спокойствие.

Вдруг рядом что-то шевельнулось. Немец в ужасе подскочил. Это оказалась птичка: она села на ветку, и сухая листва зашуршала. Чуть ли не час после этого Вальтер Шнафс не мог унять сердцебиение.

Спустились сумерки, и мгла затопила овраг. Солдат задумался. Что делать? Что с ним будет? Догнать своих? Но как? Где они?.. И снова начать ту же проклятую жизнь, которой он живет с начала войны, — вечный страх, тревога, усталость, лишения. Нет! На это у него не хватит духа. Он слишком устал от бесконечных маршей и ежеминутной опасности.

Но что же тогда? Оставаться в овраге нельзя — до конца войны все равно не отсидишься. Конечно, нет. Он не испугался бы даже такой перспективы, если бы мог обойтись без еды; но есть нужно, и притом каждый день.

И вот он один на вражеской земле, с оружием, в форме, вдали от всех, кто способен его защитить. По коже у него побежали мурашки.

Внезапно Шнафса озарило: «Если бы угодить в плен!..» И сердце его затрепетало от страстного, неудержимого желания сдаться французам. Плен! Он был бы спасен, сыт, избавлен от пуль и сабель. Чего бояться, когда сидишь в теплой тюрьме под надежной охраной! Плен! Какое счастье!