Тулепберген Каипбергенов: Зеница ока

Много машин шло в райцентр. К вечеру возвращаются домой рабочие насосной станции, смотрители коллектора, кооператоры, доставляющие товары в степные аулы.

Среди грузовых и легковых бежал и «Москвич» Даулетова. Бежал резво, торопился. Хотя резвости у него настоящей уже не было — возраст не тот и силы не те. Скакуны к старости не обгоняют соперников, стараются лишь не отстать. «Москвич» не отставал поначалу. Но только поначалу. Километров через десять оказался один на дороге. Умчались спутники.

Ночь. Степь. Уже не бескрайняя и вольная, как днем, а сжавшаяся, как туннель, кажется, протяни руку — и упрешься в край. Темнота охватила машину, она приникла к стеклам, она, кажется, давила на крышу. Она словно просочилась в сознание и заволокла мозг Жаксылыка. Лишь где-то в глубине, там внутри, чуть ли не у затылка, пульсировало, вспыхивало мигалкой имя: «Шарипа, Шарипа, Шарипа…»

Он не знал, найдет ли ее, застанет ли дома? А если найдет, что скажет? Он вообще сейчас ничего не знал. Не понимал. Не думал ни о чем. Он сидел недвижно и неотрывно, немигающим взглядом смотрел на дорогу, а она все тянулась и тянулась, лишь изредка по краям ее выскакивали белые ограничительные столбики, словно суслики в степи.

Он так бы и сидел, если бы что-то не начало беспокоить его, тревожить. Сначала даже не понял, что именно. Потом догадался. По зеркальцу метались два огонька. Они простреливали черноту, уходили за рамку и потом снова медленными трассирующими пулями пересекали зеркальце.

Сзади шла машина. Шла к райцентру, и ничего необычного в том не было. И все же неожиданность ее появления удивила Даулетова. Он, оказывается, не один в степи; уже свыкся с одиночеством, и вот еще кто-то. Двое теперь на дороге, а может, трое или четверо.

По вспышке Даулетов определил, что не легковая шла сзади, а грузовая. Фары высоко, широко поставлены, и свет их слишком резок.

«Торопится, как и я, — подумал Даулетов. — И ему надо поспеть».

Вновь запульсировало в мозгу: «Шарипа, Шарипа, Шарипа…» — и вновь трассирующий свет оборвал пульс.

Грузовик, не в пример даулетовскому «Москвичу», торопился умело. Свет возникал все ближе и ближе. Явственно слышался рокот мотора и громыхание скатов. Тяжелая была машина. Дорога вздрагивала под ней, и эта дрожь ощущалась Даулетовым.

Он подумал: «Горят ли сигнальные фары?» Проверил. На щитке четко обозначилось — горят! Раз горят, значит, водитель увидит.

«Не надо думать об этом. Все нормально. Надо думать о Шарипе. Только о ней! Только о ней! И спешить, спешить…»

Но фары сзади мешали думать. Сбивали мысль. Вселяли тревогу, неясную, ненужную и необъяснимую.

Он оглянулся. Почему-то оглянулся. И понял, отчего родилась тревога. Сзади шел самосвал. Он был убежден, что это самосвал, и чудилось ему, что даже во тьме кромешной он различал его нелепый силуэт.

Самосвал шел вслед «Москвичу», не собираясь обходить его. Фантастически яркие лучи фар, то возникавшие, то исчезавшие, выдавали злобную нервозность водителя. Он играл огнями, дразня и пугая Даулетова.

Самосвал! Почему все-таки самосвал?

Он вспомнил старика Худайбергена. На обочине… Мертвого… Сбитого машиной. Говорили, что сбил самосвал, идущий в райцентр.

Мысль соединила прошлое с настоящим.

Уйти! Даулетов прибавил газ, и «Москвич» вроде побежал быстрее. Во всяком случае, ветер зашумел в боковом стекле, и лента шоссе стремительнее понеслась под колеса.

А не ушел. Ровно метрах в пятидесяти, не меньше ни больше, как прежде, катился самосвал. Катился уверенно.

Свернуть! Он посмотрел вправо. Дорога лежала на одном уровне с землей, и самосвал мог свободно пройти следом за «Москвичом» и смять его.

Выброситься из машины! Дверца открывается вперед. Прыгать придется под колеса собственной машины или под колеса того же самосвала.

Ничего не делать! Ехать как ехал. «Спокойно! Спокойно!» — твердил он себе.

Сейчас сбросит газ, и тяжелый самосвал пролетит мимо, как пролетают сотни и сотни попутных машин. Пролетит и сгинет в темноте. А Даулетов вздохнет свободно. Вот-вот. Сейчас.

Впереди показались огни райцентра. Они пересекли черноту длинной тонкой ленточкой. Но Жаксылык почти не замечал их. Маленькое зеркальце заднего вида приковывало взгляд. Оно разрослось и как бы заслонило собой лобовое стекло. Оно, и только оно. И на нем два пугающих огня.

Он чуть повернул, освобождая левый ряд для обгона. Он повернул чуть-чуть…

«Москвич» слетел с дороги, перевернулся и затих мертвой птицей на жухлой траве…