Иво Андрич - Жажда

Одновременно он подал одной рукой знак, чтобы они молчали, а другой – чтоб шли к нему. Трое из них, приблизившись, бросились на укрытие и схватили гайдука, словно барсука, сзади. У того были ружье и длинный нож, но он не успел ни выстрелить, ни замахнуться. Руки ему связали цепью, ноги – поясом и так понесли, как колоду, по козьим тропам и круче к лужайке, где командир оставил своего коня. Еще по дороге они ощутили тяжкий смрад, а когда положили его на траву, увидели огромную рану на оголенной груди. Живан из Горажде, служивший в карательном отряде проводником и доносчиком, сразу же узнал Лазара. Они были из одного села и оба праздновали день святого Йована.

Гайдук вращал большими серыми глазами, которые посветлели от жизни на воздухе возле воды и блестели от лихорадки. Начальник велел Живану еще раз подтвердить, что перед ними действительно Лазар. Все склонились над гайдуком. Живан во второй раз спросил его:

– Это ты, Лазар?

– Вижу, ты знаешь меня лучше, чем я тебя.

– Так ведь и ты меня знаешь, Лазар!

– Да если бы я тебя никогда не знал, теперь узнал бы, кто ты и что. Узнали бы тебя все села, отсюда и до Горажде – и сербской и турецкой веры. Приведи хоть самого несмышленого ребенка – и тот скажет, как посмотрит на нас: этот, что лежит связанный и раненый, – это Лазар, а падаль, что над ним, – Живан.

Гайдук испытывал лихорадочную потребность говорить, словно этим он мог продлить свои дни, а Живану хотелось показать свою силу и защитить свою честь перед собравшимися, и кто знает, доколе продолжалась бы эта перебранка, если бы ее не пресек начальник. Но на все другие вопросы гайдук не отвечал. О товарищах и пособниках он ничего не сказал. Отговаривался болезнью и раной. Начальник посовещался с унтер-офицером, высоким личанином, после чего строго приказал не давать гайдуку ни капли воды, как бы он ни просил.

Пока готовили все, что нужно, для перевозки раненого гайдука, молодой жандармский начальник присел в стороне на землю передохнуть и собраться с мыслями. Облокотившись на колено и подперев рукой голову, он смотрел на зеленеющие горы, которые раскинулись перед ним, словно безбрежное море. Он хотел думать о своей удаче, об ожидающей его награде, об отдыхе возле жены. Но мысль ни на чем не задерживалась. Он чувствовал только тяжелую, словно свинец, усталость, которую нужно было преодолеть, как человеку, засыпающему на снегу, необходимо преодолеть сон и холод. С трудом оторвавшись от земли, он наконец поднялся и приказал двигаться. Подошел второй патруль. Теперь их стало уже девять человек. Топорно сделанные для гайдука носилки были грубы и суковаты. Один из карателей бросил на них свой плащ, отвернувшись в сторону, словно бросал его в бездну.

Шли медленно. Солнце припекало. Командир, двигавшийся позади носилок, проехал вперед – запах, исходивший от раненого, был невыносим. Только после полудня, когда спустились в гласинацскую долину, они взяли у одного из крестьян телегу с упряжкой волов и уже перед заходом солнца вышли на равнину возле Сокоца. Издали они напоминали группу охотников, возвращающихся с охоты, только охотники были задумчивы, а трофей – необычен.

На лужайке перед казармой собрались деревенские женщины и дети. Среди них была и жена командира. Сначала она даже и не думала о гайдуке, ждала только мужа, как всегда. Но так как женщины вокруг нее без конца говорили о гайдуке, и все вещи фантастичные, и так как вереница людей, растянувшаяся, словно похоронная процессия, приближалась медленно, ее тоже охватило чувство нетерпения и тревоги. Наконец они подошли. Люди с шумом открыли и левую створку ворот, что обычно делали только тогда, когда привозили дрова или сено. Начальник мешком свалился с коня, как это бывает с очень усталыми людьми. Молодая женщина почувствовала на своей щеке прикосновение его колючей, отросшей за несколько дней бороды, запах пота, земли и дождя, который он всегда приносил с собой из служебных походов.

Пока командир отдавал приказания, жена искоса взглянула на гайдука. Он лежал связанный и неподвижный, только голова, под которую бросили полено и охапку сена, была немного приподнята. Он ни на кого не смотрел. Как от издыхающего зверя, от него исходил тяжелый запах.

Отдав нужные распоряжения, командир взял жену за руку и повел ее в дом, чтоб она не смотрела, как снимали с телеги и развязывали гайдука. Умывшись и переодевшись, он вышел посмотреть, как устроили Лазара. Гайдука посадили в подвал начальнического дома, которому предстояло служить временной тюрьмой. Дверь была ненадежной – с железной решеткой в верхней части и обычной задвижкой. Поэтому целую ночь ее должен был охранять часовой.