Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна

Нет, нет! Теперь этого уже не увидеть. На круглой башне не развивается флаг! Все окна Школьного корпуса наглухо закрыты ставнями, а когда флаг опять поднимут и ставни откроют, то это будет в честь приезда незнакомца. Всё, что осталось на земле от того, кого он почитал, лежало, холодное и застывшее, под полом часовни. Он пойдёт и ещё раз увидит это место, а потом уйдёт, чтобы больше уже не возвращаться. Пусть новые люди и новые методы устраивают других, пусть кто угодно поклоняется восходящей звезде, сам он останется верен солнцу, которое закатилось. Он встал, подошёл к двери часовни, отпер её, воображая себя единственным скорбящим на всей земле и лелея своё эгоистичное горе.

Он прошёл через вестибюль и на мгновение остановился, чтобы бросить взгляд поверх пустых скамеек. Сердце его по-прежнему было полно гордыни и высокомерия, и он прошёл к тому месту, которое занимал шестиклассником, и сел, чтобы собраться с мыслями.

По правде говоря, их действительно нужно было собрать и привести в порядок. Воспоминания о восьми школьных годах роились у него в мозгу, перенося его то туда, то сюда; а подо всем этим, в глубине сердца, пульсировала тупая боль потери, которую невозможно возместить. Лучи вечернего солнца, проходя через витраж у него над головой, торжественно падали на противоположную стену, окрашивая её в дивные цвета, а полная тишина понемногу смягчила душу. Он повернулся и посмотрел на кафедру, а потом сел, обхватив голову руками, и застонал вслух. Если бы он только мог увидеть Доктора ещё раз, всего на пять минут, и рассказать ему всё, что было на сердце, — про то, чем он ему обязан, и как он любит и уважает его, и что с Божьей помощью будет следовать его примеру и в жизни, и в смерти, — тогда он безропотно снёс бы это. Но то, что он ушёл, так и не узнав обо всём, было просто невыносимо. «А вдруг он и так всё знает? — мысль об этом заставила его вздрогнуть. — А вдруг он сейчас около меня, в этой самой часовне? И если это так, то скорблю ли я по нему так, как он сам этого хотел бы, и не пожалею ли я об этом, когда встречусь с ним опять?»

Он выпрямился, огляделся и, после минутного раздумья, встал и смиренно пошёл к самой нижней скамейке, и сел на то самое место, которое занимал в своё первое воскресенье в Рагби. И тут старые воспоминания нахлынули на него снова, но уже смягчённые и приглушенные, и, отдавшись им, он почувствовал, что они несут утешение. Он посмотрел на большой витраж над алтарём и вспомнил, как старался не смотреть через это окно на деревья и грачей, когда был маленьким, — витража тогда ещё не было, на него потом собирали по подписке, и он написал домой, чтобы ему прислали для этого денег. А внизу, грубо выцарапанное на дубовой панели, было то самое имя того самого мальчика, который сидел по правую руку от него в тот первый день.

А потом к нему пришла мысль обо всех его старых школьных товарищах; они вставали перед ним класс за классом, благороднее, храбрее и чище, чем он, и, казалось, упрекали его. Как он мог не подумать о них и о том, что они чувствовали и чувствуют сейчас, — те, кто любил и уважал этого человека с самого начала, в то время как ему самому понадобились годы, чтобы узнать и полюбить его? Как он мог не подумать о тех, кто был ему ещё дороже, кто носил его имя, в ком текла его кровь, и кто остался теперь без мужа и отца? И тогда горе, которое он делил теперь с другими, стало светлым и возвышенным, и он снова встал и пошёл по ступенькам к алтарю. Слёзы обильно текли по его щекам, и он встал на колени со смирением и надеждой, чтобы сложить с себя часть ноши, которая оказалась слишком тяжёлой, чтобы нести её одному.

Здесь мы его и оставим. Разве можно найти для этого лучшее место, чем алтарь, перед которым он впервые уловил проблески славы своего предназначения и почувствовал связь, которая объединяет все живые души в единое человеческое братство; у могилы того, кто открыл ему глаза, чтобы он мог это видеть, и смягчил его сердце, чтобы он мог это чувствовать?

Не будем же слишком строги к нему, если в этот момент душа его полна могилой и тем, кто в ней лежит, а не алтарём и Тем, кому он посвящён. Думаю, через подобные этапы проходят все отважные молодые души, которые через почитание героев приходят к почитанию Того, кто Царь и Господин всех героев. Потому что только через наши таинственные человеческие отношения, через любовь, нежность и чистоту матерей, сестёр и жён, через силу, отвагу и мудрость отцов, братьев и учителей мы можем познать Того, в ком любовь, нежность, чистота, сила, отвага и мудрость пребывают во веки веков во всей своей полноте.