Айн Рэнд - Подумай дважды [Think Twice]

— Что?

— Человеком! Надо уметь расслабляться. От героизма устаешь.

— Что во мне может быть героического?

— Ничего. И все!.. Нет, ты ничего не делаешь. Ничего не говоришь. Я не знаю. Все это сводится лишь к тому, как люди чувствуют себя в твоем окружении.

— И как же?

— Ненормально. Сверхнормально. Словно шагая по струне. Когда я с тобой — всегда приходится делать выбор. Выбор между тобой и всем остальным миром. А я не хочу выбирать. Мне страшно, потому что я слишком страстно желаю тебя, но при этом не хочу ставить крест на всех остальных, на всем остальном. Я хочу быть частью этого мира. Я им нравлюсь, они теперь узнают меня, и я больше не хочу быть для них чужой. В мире столько всего прекрасного, веселого и приятного. В нем необязательно постоянно с чем-то бороться и от чего-то отрекаться. Так вовсе не обязательно жить. А с тобой — иного выбора нет.

— И от чего я когда-либо отрекался?

— О, да ты никогда не станешь этого делать. Ты пойдешь по трупам в погоне за тем, чего хочешь. Но ты отрекаешься от чего-то, попросту не желая этого. От того, что твои глаза попросту не видят, от того, чего ты сроду видеть не мог.

— А тебе не приходило в голову, что невозможно вобрать в себя два настолько разных видения мира?

— Все могут, но не ты. Ты так стар, так серьезен... Есть в тебе и еще кое-что. То, что ты сказал о моем общении с людьми. Послушай, Говард, разве другие люди вообще ничего не значат для тебя? Я знаю, некоторые тебе нравятся, некоторых ты не переносишь, но между этими двумя чувствами для тебя почти нет разницы. И это просто ужасает. Все вокруг для тебя — как чистые листы бумаги. Они существуют, но тебя не заботят абсолютно ничем. Ты настолько замкнут в себе, настолько полон собой же. Это невыносимо. Все мы как-то реагируем друг на друга, и я не ратую за то, чтобы мы становились рабами общения, поддавались влиянию или менялись под напором других людей, совсем нет. Но мы должны хотя бы реагировать на них. А ты не делаешь и этого. Нас волнуют другие люди. Тебя нет. Ты не относишься к людям с ненавистью — вот вся горькая ирония этого. Если бы ненавидел, то это было бы легко принять. Но ты поступаешь хуже. Ты дьявол во плоти. Ты настоящий враг всего человечества — ведь твоему оружию нечего противопоставить — ты и твое невыразимое, омерзительное, бесчеловечное равнодушие!

Она стояла и ждала, словно отвесив ему пощечину и торжественно ожидая ответного действия. Он взглянул на нее. Она заметила, как приоткрылся его рот, как на мгновение лицо его стало снова молодым и непосредственным, и первое время даже не могла поверить, что он смеется. Не поверила она и тому, что он сказал следующее:

— Мне жаль, Веста.

Затем она испугалась. И он сказал очень мягко: — Я не хотел, чтобы мы пришли к этому. Думаю, я также знал и то, что все же придем, с самого начала. Мне жаль. Есть шансы, которыми мне следует использовать. Пойми, я слаб, как и все. Я и не замкнут в должной мере, и недостаточно уверен. Порой я вижу надежду, хотя мне не следовало бы. А теперь забудь меня. Это будет легче сделать, чем тебе кажется сейчас.

— Ты... ты же не имеешь в виду, что хочешь... чтобы я ушла от тебя?

— Имею.

— Нет. Говард! Только не так! Не сейчас!

— Именно так и не иначе, Веста. Сейчас же.

— Но почему?

— Ты знаешь почему.

— Говард...

— Думаю, ты знаешь и то, что позже будешь этому рада. Может, даже завтра. Просто забудь меня. Но если ты надеешься, что меня кто-то еще сможет увлечь... Что ж, вынужден сказать тебе, что мне жаль.

— Нет, тебе не жаль. Не терять меня.

— Нет, больше не жаль. Но видеть, что с тобой случится... нет. Этого тоже не хочу. Возможно, хочу видеть лишь то, чего никогда уже не случится с тобой.

— Чего же?

— Именно этого тебе не стоит знать. А потому забудь.

— Ох, Говард! Говард...

Ее голос надломился, словно одним стремительным ударом на нее наконец обрушилось осознание того, что произошло. Она стояла, опустив плечи и бессильно двигая руками, будто все ее сознание перетекло в них. а она не знала, куда их деть, не чувствуя опустевшего тела. Она смотрела на него ясными, слишком ярко блестящими глазами, рот ее скривился, и Веста медленно, с заметным усилием сглотнула, словно вкладывая в это движение весь остаток сил, пытаясь убедить себя в том, что хотя бы ее горло еще способно двигаться. Она была вне себя от беспомощности и потрясения, словно раненое животное, не понимающее, что произошло, и почему же ему должно быть больно, и откуда пришла эта боль.