Айн Рэнд - Подумай дважды [Think Twice]

— Говорите, ни к чему даже не прикасались?

— Да я просто просмотрела ваши чертежи. Вот, например, этот — такой диковатый, но все же просто чудесный! — так она и металась по всей комнате от одного чертежа к другому, пока вдруг не остановилась, словно до предела нажав на тормоза, у шкафа, который Рорк специально построил для хранения чертежей. Она всегда останавливалась так резко, как будто иначе бы ее продолжало против воли нести вперед, а потому было просто необходимо сделать волевое усилие, чтобы оказаться в нужном месте. Она двигалась по инерции, и, наоборот, ей нужен был толчок силы, чтобы она могла задержать себя в покое.

— А вот этот, — сказала она, вытаскивая один из чертежей, — черт побери, что на всем белом свете могло вас натолкнуть на подобную фантазию? Вот стану я известной актрисой — обязательно найму вас, и вы построите для меня дом!

— Когда вы станете известной актрисой, — ответил он, — вам уже не захочется иметь такой дом.

— Почему это? — спросила она. — Вы что, имеете в виду, из-за Полли Мэй? — мрачно уточнила она. — Странный вы человек. Думаю, никто этого не поймет так же хорошо, как я... Но и другой вариант вы слышали.

— Да, — кратко сказал он и посмотрел на нее.

— Слышали. Знаете... Вот поймете и то, что для меня это будет значить, когда я стану известной актрисой.

— Думаете, зрителям понравится?

— Что?

— Жанна д’Арк

— А мне все равно, если им не понравится. Я заставлю их полюбить ее. Не собираюсь показывать им то, чего хотят они. Заставлю их просить меня показать то, чего хочу я. Над чем вы смеетесь?

— Ни над чем, я не смеюсь. Продолжайте же.

— Знаю, о чем вы думаете. Что в целом актерское мастерство и все такое — это так ничтожно и убого. Я тоже так считаю. Но про то, что я собираюсь сделать, этого сказать будет нельзя. Я не хочу вечно быть звездой. В конце концов, у меня и внешность не лучшая. Но я не за этим гонюсь. Я терпеть не могу ее, эту Полли Мэй. Но я ее не боюсь. Мне необходимо использовать ее,,чтобы дойти до того, до чего я хочу. А чего я в итоге хочу — так это убить ее. Чтобы это означало ее конец, в умах всех тех, кого заставляли любить ее. Просто ради того, чтобы раскрыть перед всеми иные варианты, показать, сколь велико их множество и как их прячут от народа. И они будут жить, раскрываться во мне, я буду оживлять их, когда сам Бог не сумел... Слушай, я никому такое никогда не рассказывала, почему же сейчас говорю это тебе?.. Ох, ладно, меня не заботит, слышишь ты это или нет, понимаешь или нет. хоть я и думаю, что понимаешь. Но чего я жажду, так это...

— «...одной лишь уверенности пламенной в сердце, непоколебимой, неизменной и неразделенной».

— Не смей! — яростно воскликнула она. — Ой, — мягко прибавила, — как вы смогли это запомнить? Вам что, понравилось? — Она встала к нему вплотную и тревожно смотрела на него. — Понравилось?

— Да, — сказал он, и она уже заулыбалась. — Только не радуйтесь, — добавил он, — скорее всего, это означает, что больше никому не понравится.

— Ну и черт с ними. — И пожала плечами.

— Сколько вам лет?

— Восемнадцать. А что?

— А вас люди не спрашивают об этом, когда вы говорите с ними о чем-то, что для вас важно? Со мной — так всегда.

— А вы заметили это? Что с ними происходит, когда они становятся старше?

— Не знаю.

— Может быть, мы и не узнаем, мы с вами.

— Может быть.

Она увидела пачку сигарет, торчавшую у него из кармана, протянула за ней руку, вытащила и спокойно предложила ему, взяв одну себе. Она стояла и курила, смотря на него сквозь облачка дыма.

— Вам известно, что вы очень красивый?

— Что? — рассмеялся он. — Впервые слышу о та ком.

— Ну, на самом деле не так чтобы уж... Вот только я люблю смотреть вам в лицо. Вы кажетесь таким., неприкасаемым. Интересно было бы взглянуть на вас, если бы эта маска как-нибудь не выдержала.

— Что ж, по крайней мере, вы честны.

— Как и вы. А еще вы самоуверенны.

— Возможно. Называйте это самоуверенностью, если вам угодно. Только с чего вдруг?

— Потому что вы будто не заметили, как я сделала вам комплимент.

Она открыто улыбалась ему, беззаботно и немного отчужденно. Не отражалось на ее лице никаких зазывающих жестов, не было никакого кокетства, только спокойный, слегка удивленный интерес. Но все же у нее сейчас было совсем не то лицо, как когда она говорила о Жанне д’Арк, и он нахмурил брови, вспомнив, что устал.

— Тогда не делайте мне комплиментов, — сказал он, — если хотите приходить сюда снова.