Антон Страшимиров - Хоро

— Э-эй! Нас будут убивать!

Но сейчас же все онемело: среди деревьев замелькала серая широкополая шляпа.

Старый сапожник Капанов вытянул шею — повернулся к сыну, привязанному позади него.

— Сыбчо, убивать нас будут, потому и женщин согнали. Попомни мое слово. Потом еще поговорим.

Сыбчо всхлипнул, а старик вспылил:

— Как не стыдно! Держись, сынок, ведь ты мужчина!

Но парень трясся за его спиной. Э, не так-то легко умирать молодым. Да и первенца ожидает Сыбчо. Хоть бы в живых оставили, дали б на него посмотреть, а уж потом... Старый сапожник это понимал. Собаки!

— Вздохни поглубже, сынок, вот так!

И сапожник шумно втянул в себя воздух. Но Сыбчо только захрипел. Этак он помрет раньше, чем его пырнут штыком. Старик достал сына ногой.

— Вздохни поглубже, говорю тебе, собака. Подумаешь, велика беда, коли нас не станет!

И Сыбчо пришел в себя.

— Н-не-ох-хо-та по-ми-рать, о-о-тец.

— Д-у-у-маешь, мне о-х-хо-та! Да сколько людей уже по-мерло, Сыбчо... А м-может, тебя и не у-у-бьют. Что эт-то б-будет, если начнут у-у-бивать молодых...

У соседнего дерева отвязали адвокатишку Дырленского. А-а, начинается!

— С-сы-ыбчо, начинают!

И выскочили глаза Сыбчо из орбит, губы вспухли и растрескались, он закричал отчаянно:

— Помогите, люди! Нас убивают, эй!

Рев — страшный, животный — прорезал белую ночь. Старик-сапожник забился, отдирая привязанные к стволу руки: люди, отвязавшие от соседнего дерева адвоката Дырленского, подошли к Сыбчо.

Зазвенел стальной голос:

— Кто кричал?

Сыбчо поперхнулся, и опять понесся звериный вопль:

— Я-а-а!..

Отец прикусил язык: тупой выстрел из револьвера тряхнул молодое тело привязанного за его спиной Сыбчо. Старый сапожник весь напрягся, захлебываясь кровью из прокушенного языка, повернул голову к убийце сына и, задом, отчаянно пнул его ногой.

Убийца отскочил. И выругался. Потом и перед старым сапожником разинуло пасть черное, как змея, дуло. Выстрел раздался совсем близко — тупой.

Белая ночь стала красной.

А женщины, прижатые к задней стене дома, визжали и качались, словно занавес с намалеванными на нем фигурами.

И блестели перед ними солдатские штыки, как погребальные свечи.

Кордон солдат разомкнулся — вперед вытолкнули адвоката Дырленского. Женщины замерли.

Перед ними стал высокий мужчина.

— Болгарки! Тихо! Болгарки, отвечайте на мои вопросы. Так. Вот, перед вами — ничтожество. Итак, я спрашиваю: человек это или червь?

Человек, конечно, какой же это червь! Женщины жались одна к другой. Оратор взбесился.

— Отвечайте, раз я спрашиваю, мерзавки!

Страшный... Женщины зашептались: «Это Дырленский. Он самый!»

— Ну, хорошо. Так. Этот червь — Дырленский, адвокатишка. Теперь пусть выйдет вперед та сволочь, которая его родила. Сейчас же!

А-а! Женщины стояли, словно громом пораженные. Кто-то крикнул громко:

— Да она на кладбище!

Оратор не понял.

— Что такое?

И загалдели женщины вдоль всей стены:

— На кладбище она, эй!

— Там ее ищите!

— Чтоб и вас туда перетаскали!

Высокий человек встрепенулся. И склонился к живому занавесу:

— Это кто сказал? Выйти сюда! Немедленно!

— А-а! — прохрипела одна.

— А-а! — крикнула другая.

И заголосили хором:

— Мертвые — не сволочи! Мертвые — святые, слышишь, проклятый, чтоб тебя бог убил!..

«Дурак Кандилев, тьфу!»

Полковник Гнойнишки отвел оратора в сторону. Нельзя так, это ведь женщины, сейчас раскудахчутся, как курицы.

— Более сдержанно, господин Кандилев, более сдержанно и тактично, понимаешь, этак.

— Понимаю, господин полковник.

Женщины стояли, тесно прижавшись одна к другой. Кандилев заговорил более мягко. Пусть выйдет та, которая желала ему попасть на кладбище. Добровольно пусть выйдет, он ей ничего не сделает!

Вот так по-человечески и надо. Женщины начали подталкивать друг друга. Среди них заметалась взлохмаченная голова, окровавленное лицо. Капаниха, должно быть! Трудно было разобрать, но скорей всего это была она — сапожничиха.

Кандилев взял ее за плечи и повернул лицом к женщинам.

— Так! Значит, болгарки, эта ведьма и родила этого червяка!

Капанова — рослая, плечистая — возмутилась: чтоб она да родила этого съежившегося перед солдатами лилипута?! Но Кандилев повысил голос:

— Теперь, женщины, я хочу, чтобы вы — тоже добровольно — вытолкали вперед родных или двоюродных сестер этого червя. Ну!

Женщины переглядывались. У Дырленского, молодого адвоката, не было родни — он вырос круглым сиротой. Кандилев смешался. Необходимо было найти хоть каких-нибудь сестер червя Дырленского, совершенно необходимо. А их не было, и женщины, естественно, не могли их выдумать.