Бертран Рассел - Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей [сборник]

Лекции профессора Дриуздустадеса, продолжавшиеся весь академический год, породили острые споры между Томасом и Диотимой, в которых порой участвовала и ее подруга Фрея. Диотима, наслушавшись лекций и начитавшись книг по древней истории, стала испытывать сомнения, удивлявшие ее и лишавшие покоя. Каннибализм, по ее мнению, не был необходим и желателен. Профессор Дриуздустадес объяснял, что отождествление невесты с Луной следует понимать не буквально, а как прекрасную аллегорию. Как-то утром Диотиму посетила ужасная мысль: «Раз союз – только аллегория, то почему бы не быть аллегорией съедению? Почему не заменить живую невесту пряничной?» От этой богохульной мысли она вся похолодела, задрожала, побледнела. Присутствовавший при этом Томас осведомился, в чем дело. Но мысль была мимолетной, и она посчитала неразумным ею делиться. Этим ее сомнения не ограничились. Она раскопала в университетской библиотеке старинный пыльный том, к которому давным-давно не прикасались. В нем содержались занятные рассуждения о веках тьмы, предшествовавших пришествию Святого Захатополка. Ее взволновала их древность: некоторые восходили еще к началу греко-иудейского синтеза. Она наткнулась там, в частности, на учение о том, что симпатии человека не только должны быть обращены на людей его собственной расы, но и распространяться на все человечество. Как оказалось, в давние времена человек с некрасной кожей имел мысли и произносил слова, показавшиеся ей как минимум не менее разумными и глубокими, чем достижения разума захатополкианской эры. У нее возникло подозрение, что нынешнее скотское состояние белых, желтых и коричневых имеет причиной не их генетические недостатки, как ее учили, а устройство жизни, навязываемое перуанским государством. Она почти не делилась своими догадками, но, как она ни старалась, что-то все равно просачивалось.

Томаса беспокоило ее настроение. Он так ею восхищался, что для него обладало весом любое ее слово. Ему было за нее тревожно, он не мог отмахнуться от ее смутных сомнений, как отмахнулся бы от измышлений других соучеников. Невзирая на это, его вера не пострадала, потому что он считал, что без строгих рамок захатополкианской ортодоксии общество развалится и наступит всемирный кризис. Он уже представлял себе войну всех против всех и страшился утраты всего хорошего, что даровала цивилизация. Что будет с наукой, с искусством, с упорядоченной семейной жизнью? Как защищаться от массового уничтожения во всемирной схватке враждующих орд? По его представлению, всех этих ужасов можно было избежать только благодаря нерушимости традиционной ортодоксии. Стоит сомнению овладеть хотя бы немногими – и всей системе придет конец. Земля окажется во власти глубокой культурной ночи, человек повсюду станет деградировать так же, как деградировало нынешнее покоренное население. Такие мысли повергали его в трепет, когда Диотима по неосторожности знакомила его со своими новыми суждениями.

– Поберегись, Диотима! – взывал он к ней. – Ты становишься на опасный путь, неминуемо ведущий в темную бездну, которая тебя поглотит, если ты не опомнишься. Не хочу, чтобы ты шла этим путем в одиночку, но при всей любви к тебе не могу ступить на него вместе с тобой.

Фрея, иногда присутствовавшая при этих спорах, не могла оценить их серьезности. Она была знакома с Диотимой с детства, их связывало множество общих воспоминаний. Томас, блестящий сын блестящего отца, был, как все надеялись, предназначен для продолжения многовековой традиции захатополкианской культуры и пользовался уважением всех, для кого традиция была свята. Тем не менее она волновалась не очень сильно, так как большую часть времени проводила в мечтательной мистической экзальтации; то, что не соответствовало этому ее настроению, она считала недопониманием или заблуждением. Слыша от Диотимы крамольные речи, Фрея с улыбкой говорила: «Разумеется, дорогая, ты говоришь это несерьезно!» Диотима, не желая рассеивать убежденность подруги, изображала согласие и сводила все к невинной игре ума.

Семья Диотимы принадлежала к наивысшей, древнейшей перуанской аристократии. Ее давний предок командовал в Освободительной войне одной из величайших армий Захатополка; все последующие века семья из поколения в поколение поддерживала существующий порядок. Несколько раз из девушек этой семьи выбирали невесту Солнца. Портреты этих невест в окружении вечнозеленых миртовых венков висели на почетном месте в семейной столовой. Внушительная семейная резиденция находилась в самом лучшем квартале Куско, ее окружал чудесный сад, оживлявший горный склон яркими красками и наполнявший воздух ароматом цветов. Семья Фреи была не столь знатной, но тоже аристократической. Что до Томаса, то он был обязан принадлежностью к высшим кругам уму и государственным заслугам своего выдающегося папаши. Для старинных семей было естественно относиться к таким, как он, с некоторой снисходительностью. Однако правительство признавало, что прочная власть нуждается в услугах лучших умов, и поощряло максимальную общественную адаптацию тех, кто поднимался по социальной лестнице таким способом. Неудивительно поэтому, что, когда Диотима упомянула в разговоре с родителями своих друзей, Фрею и Томаса, те согласились, что их стоит пригласить для прохождения проверки согласно стандартам, сформированным столетиями превосходства. Дочь редко делилась с родителями своими потайными мыслями, тем не менее они угадывали в ней интеллектуальное безрассудство, о котором глубоко сожалели. Она демонстрировала дурную привычку делать умозаключения в пылу полемики, вместо того чтобы сперва прийти к выводу, а потом подстраивать под него свои доводы. В этом они усматривали опасный анархизм. Но, как ни тревожили их ее дикие соображения (которые в действительности превосходили дикостью даже худшие их догадки), они были склонны видеть в них всего лишь излишества юного возраста, с которыми будет успешно бороться жизненный опыт. Их радовала дружба дочери с Фреей, о чьей образцовой набожности свидетельствовали многие общие знакомые. Иногда они даже жалели, что дочь мало похожа на эту безмятежную святую. Но заверения преподавателей, что Диотима чрезвычайно одарена и ревностно овладевает знаниями, отчасти гасили их тревогу. По их мнению, со временем до нее должно было дойти, что интеллект – это не все, и тогда у нее появится отсутствующий пока что нравственный камертон. Томас, в пользу которого говорил отцовский авторитет и его собственные блестящие академические достижения, был именно таким другом, какого они могли желать для дочери. В отношении него у них было разве что сомнение, связанное с его незаурядными умственными способностями, поскольку они считали, что интеллект дочери – не то ее качество, которому требуется развитие. Но сведения, которые они сумели получить о Томасе, свидетельствовали, что интеллект еще не уводил его в нежелательную сторону, чем он походил на своего отца, поэтому были все причины надеяться, что он принесет не меньше пользы общественному порядку, чем его заслуженный отец. Исходя из всего этого, мать Диотимы пригласила Томаса и Фрею к себе на чай.