Бертран Рассел - Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей [сборник]

Горничная пригласила его в будуар леди Миллисенты, где та, как водится, сидела в кресле перед спрятанным в куклу телефоном на столике.

– Итак, мистер Шовелпенни, – начала она, – ваше письмо заставило меня задуматься, что же вам понадобилось со мной обсудить. Я всегда считала вас блестящим ученым, а себя – безмозглой дамочкой, способной похвастаться только мужем-богачом. Но, получив ваше письмо, я дала себе труд познакомиться с вашей карьерой. Целью вашего визита никак не могут быть деньги. – И она мило улыбнулась.

Шовелпенни еще не приходилось встречать женщину, у которой богатство сочеталось бы с приятным нравом, и он смутился от своих неожиданных чувств. «Прекрати! – приказал он себе. – Ты здесь не ради чувств, а чтобы начать важное расследование». Он взял себя в руки и заговорил:

– Леди Миллисента, вместе с остальным человечеством вы, конечно, знаете об охватившем его странном смятении из-за страха перед марсианским вторжением. Если меня верно проинформировали, вы первой увидели марсианина. Как ни трудно мне это произнести, я не могу противиться долгу: у меня есть серьезные сомнения, что вы или кто-то еще видели этих жутких существ и что при помощи инфраредиоскопа можно вообще что-то увидеть. Мне хотелось бы ошибаться, но пока я вынужден заключить, что вы стояли у истоков гигантской мистификации. Я не удивлюсь, если после этих слов вы прикажете силой вывести меня вон и больше никогда меня не впускать. Это было бы естественно в случае вашей невиновности и еще естественнее, если вы виновны. Но если я что-то упустил, если что-то позволяет избежать осуждения такого очаровательного создания, как вы, такого нежного, как заставляет предположить ваша улыбка, и сделать так, чтобы я, забросив науку, поверил своему внутреннему голосу, шепчущему мне, что вы – сама невинность, то, умоляю, откройте мне правду!

Его несомненная искренность и нежелание льстить, как ни принуждал его к лести инстинкт, подействовали на леди Миллисенту так, как никогда не действовали на нее другие ее знакомые. Впервые с тех пор, как она, уехав от отца, вышла за сэра Теофила, ей встретился просто откровенный человек. Попытки жить искусственной жизнью, которые она предпринимала с того момента, как очутилась в особняке сэра Теофила, разом стали ей невыносимы. Она почувствовала, что с нее довольно мира лжи, уловок и бессердечной власти.

– Как же мне ответить, мистер Шовелпенни?.. Одно дело – мой долг перед мужем, другое – долг перед человечеством, третье – долг перед истиной. Где-то я все равно совру. Как решить, который долг должен перевесить?

– Леди Миллисента! – вскричал он. – Вы возродили во мне надежду и вызвали сильнейшее любопытство. Как я вижу, вы живете искусственной жизнью, но при этом, если я не ошибаюсь, в вас осталась естественность, искренность и простота, и это еще может спасти вас от окружающей грязи. Говорите, умоляю! Пусть очистительный огонь правды освободит вашу душу от скверны!

Какое-то время она молчала, а потом ответила твердым голосом:

– Хорошо, я все скажу. Я слишком долго молчала. Я поддалась невероятному злу, не представляя, что делаю, пока не стало поздно. Но вы дарите мне новую надежду: возможно, еще не поздно, возможно, что-то еще удастся спасти, и в любом случае я стану самой собой. Верну свою душу, которую продала, чтобы спасти отца от нищеты. Я знать ничего не знала, когда сэр Теофил сладким голосом, еще льстивее обычного, предложил мне применить мой талант художницы для создания чудовища. Повторяю, в тот роковой момент я ни о чем не подозревала и не догадывалась, для каких кошмарных целей ему понадобилась такая картина. Я сделала то, о чем меня просили, – создала чудовище. Я позволила процитировать мои слова о том, что я его видела, но тогда не знала причины, по которой муж – о, как мне тяжело его так называть! – дал мне это странное поручение. Постепенно, по мере развертывания этой небывалой кампании, меня все больше мучили угрызения совести. Каждый вечер я опускаюсь на колени и молю Господа меня простить, хотя знаю, что прощения не будет, пока я тону в роскоши, которой меня окружил сэр Теофил. Пока я не захочу от всего этого отказаться, моей душе не видать очищения. Ваш приход стал последней каплей. Ваши простые правдивые слова наконец-то указали мне истинный путь. Я все вам расскажу. Вы поймете всю низость женщины, с которой говорите. Я без утайки поведаю вам о своем позоре. Только полностью обнажившись, я смогу вырваться из этой пучины нечистот!