Герман Гессе - Росхальде

– О, это я! А это? Неужели Альберт?

– Да, это Альберт. Так он выглядел, когда ему было столько же лет, сколько сейчас тебе.

– Тогда меня еще не было на свете. А теперь он вырос, и Роберт уже говорит ему «господин Альберт».

– А тебе тоже хотелось бы стать взрослым?

– Да, пожалуй. У взрослых есть лошади, и они могут путешествовать, я тоже хочу путешествовать. Когда я стану большим, никто не будет называть меня «малыш» и трепать по щеке. И все же я не хочу быть взрослым. Старые люди бывают очень неприятны. Альберт тоже стал другим. А когда старые люди еще больше стареют, они в конце концов умирают. Пусть уж лучше я буду такой, как сейчас, а иногда мне хочется взлететь вместе с птицами над деревьями и подняться к облакам. Вот тогда бы я посмеялся над людьми.

– И надо мной, Пьер?

– Иногда, папа. Старые люди иногда такие смешные. Мама еще не так. Мама часто лежит в саду в качалке и ничего не делает, а только смотрит на траву, руки у нее свисают вниз, и вся она такая спокойная и немного грустная. Хорошо, когда тебе не надо все время что-нибудь делать.

– А тебе разве не хочется стать кем-нибудь? Архитектором, или садовником, или, может быть, художником?

– Нет, совсем не хочется. Садовник у нас уже есть и дом тоже. Мне хочется уметь делать совсем другие вещи. Я хочу понять, о чем говорят друг другу малиновки. И я хочу когда-нибудь подсмотреть, как деревья пьют корнями воду и почему вырастают такие большие. Я думаю, этого никто не знает. Учитель знает массу всякой всячины, но это все скучные вещи.

Он взобрался на колени к Отто Буркхардту и принялся играть с пряжкой его ремня.

– Нам многое не дано знать, – ласково сказал Буркхардт. – Многое можно только увидеть и быть довольным, что это так красиво. Когда ты однажды захочешь приехать ко мне в Индию, ты будешь много дней плыть на большом корабле, а перед кораблем будут выпрыгивать из воды маленькие рыбки, у них есть прозрачные крылышки, и они умеют летать. Иногда прилетают и птицы, они прилетают с очень-очень далеких неведомых островов, страшно устают в пути, садятся на корабль и удивляются, что по морю плывут куда-то столько незнакомых людей. Им тоже хочется понять нас, спросить, откуда мы и как нас зовут, но они не могут этого сделать, и вот мы только смотрим друг другу в глаза и киваем головой, а когда птицы отдохнут, они отряхиваются и летят дальше, за море.

– Разве люди не знают, как их зовут?

– Люди-то знают. Но это имена, которые дал птицам человек. А как они сами себя называют, знать нельзя.

– Дядя Буркхардт так здорово рассказывает, папа. Я тоже хочу иметь друга. Альберт уже чересчур большой. Большинство людей совсем не понимают, что им говоришь и чего от них хочешь, а дядя Буркхардт понимает меня сразу.

За мальчиком пришла горничная. Наступило время ужина, и друзья направились к господскому дому, Верагут был молчалив и расстроен. В столовой навстречу ему вышел сын и протянул руку.

– Здравствуй, папа.

– Здравствуй, Альберт. Как доехал?

– Спасибо, хорошо. Добрый вечер, господин Буркхардт.

Молодой человек был очень холоден и корректен. Он подвел мать к столу. За ужином разговор поддерживали преимущественно Буркхардт и хозяйка дома. Речь зашла о музыке.

– Позвольте спросить, – обратился Буркхардт к Альберту, – какую музыку вы предпочитаете? Признаться, я давно уже в этих вещах не на высоте положения и знаю современных музыкантов разве что по именам.

Юноша поднял глаза и вежливо ответил:

– Самых современных я тоже знаю только понаслышке. Я не примыкаю ни к одному направлению и люблю всякую музыку, лишь бы она была хороша. Прежде всего Баха, Глюка и Бетховена.

– О, классики. Из них в наше время мы, в сущности, хорошо знали только Бетховена. Глюк был нам совершенно неизвестен. Вы, должно быть, знаете, как мы все почитали Вагнера. Помнишь, Иоганн, как мы впервые слушали «Тристана»? Мы прямо-таки упивались музыкой!

Верагут невесело улыбнулся.

– Старая школа! – довольно резко сказал он. – С Вагнером покончено. Разве не так, Альберт?

– О, напротив, его играют во всех театрах. Но у меня нет о нем определенного мнения.

– Вы не любите Вагнера?

– Я мало его знаю, господин Буркхардт. Я очень редко бываю в театре. Меня интересует только чистая музыка, не опера.

– Ну а увертюра к «Мейстерзингерам»? Ее-то вы наверняка знаете. Она тоже никуда не годится?

Альберт прикусил губу и, прежде чем ответить, на мгновение задумался.

– Право, я не могу об этом судить. Это – как бы точнее выразиться? – романтическая музыка, она меня не интересует.