Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА

На проселочных дорогах и тропинках она жадно и торопливо собирала и фиалки, и одуванчики, и бледный лотос, и, заметив их где-нибудь на меже в поле или на обочине дороги, она тотчас же срывала их. К концу дня руки у Наоми бывали полны цветов.

— Брось, ведь они уже завяли, — говорил я, но она не соглашалась:

— Ничего! Поставить их в воду — сразу оживут. Пусть Кавай-сан поставит их у себя на письменном столе.

Прощаясь, она всегда отдавала мне букет.

После долгих поисков и блужданий мы сняли весьма неприглядный европейский домик близ трамвайной линии в двенадцати — тринадцати те от станции Омори: крутая красная крыша вышиной чуть ли не в половину дома, белые стены, кое-где прорезаны длинные стеклянные окна, как в спичечном коробке.

Перед входом не сад, а пустырь. Так выглядел этот дом, пригодный, казалось, не столько для жилья, сколько для мастерской живописца. Да оно и не удивительно, потому что построил его какой-то художник и, как нам сказали, жил здесь со своей натурщицей. Комнаты располагались очень неудобно.

В нижнем этаже помещалось только огромное ателье, крохотная прихожая и кухня. Наверху имелись две комнаты в три и в четыре с половиной циновки, [4] «…в три и в четыре с половиной циновки…» — Циновки (яп. татами), служащие для покрытия пола, имеют стандартный размер — немного больше 1,5 кв. метра. напоминавшие чердачные каморки, непригодные для жилья. По внутренней лестнице из ателье в эти комнаты можно было подняться на обнесенную перилами галерею, напоминавшую балкон в театре, откуда можно было смотреть вниз, в ателье.

Увидев этот дом, Наоми сразу сказала:

— Какой шикарный! Мне здесь нравится!

Я тотчас же решил его снять. Наверное, Наоми была по-детски очарована таким необычным жилищем, похожим на сказочный домик. Дом казался созданным для молодой пары, живущей счастливо и беззаботно. Наверное, художник и его натурщица тоже жили здесь весело. В самом деле, одного этого ателье и то было вполне достаточно для двоих, чтобы и спать, и есть, и проводить там время.

На исходе мая я, наконец, взял к себе Наоми и поселился в «сказочном домике». Он оказался не таким уж неудобным, как я опасался. Из выходивших на солнечную сторону верхних комнат виднелось море, на пустыре перед домом, обращенном на юг, удобно было развести цветник. Правда, поблизости проходила электричка, но от дома железнодорожную линию отделяли рисовые поля, и шум не очень нас беспокоил, словом, это было идеальное жилище. К тому же оно не подходило для большинства японцев и поэтому стоило сверх ожидания дешево.

— Наоми-тян, называй меня не Кавай-сан, а Дзёдзи-сан. [5] «…называй меня не Кавай-сан, а Дзёдзи-сан» — В Японии принято обращаться по имени только к близким. Предлагая Наоми называть себя по имени, Кавай подражает обычаю, принятому в Европе. Ведь мы будем добрыми друзьями, правда? — сказал я ей в день переезда.

Я дал знать на родину, что уехал из пансиона и снял дом, а служанкой нанял пятнадцатилетнюю девочку. Но о том, что мы будем с ней «добрыми друзьями», я не упоминал. «Родные навещают меня редко, рассказать им всегда успею», — рассуждал я.

Некоторое время ушло на покупку мебели и вещей, подходящих для нашего необычного жилища. Мы расставляли и развешивали по стенам наши покупки — хлопотливое, но радостное время! Я старался по возможности развивать вкус Наоми, при покупке даже самых мелких вещей никогда не решал сам, всегда спрашивал ее мнение. В нашем доме с самого начала не было неизбежных в каждом хозяйстве комода и жаровни, мы обставили комнаты по своему вкусу, купили дешевый индийский шелк, и Наоми неуверенными руками сшила занавеси. В магазине европейской мебели на улице Сибагути я отыскал старые плетеные стулья, диван, стол и кресла и поставил их в ателье. На стены мы повесили портрет Мэри Пикфорд и еще несколько фотографий американских киноактрис. Я хотел, чтобы спальни тоже были обставлены по-европейски, но две кровати стоили слишком дорого, к тому же я мог получить японские матрацы и одеяла — иными словами, все, что нужно для спальни — из деревни, так что в конце концов оставил мысль о европейских кроватях.

Но одеяло с китайским рисунком, присланное из деревни для Наоми, явно предназначалось для служанки и было тонким и холодным Я был огорчен.

— Тебе будет холодно. Давай поменяемся, возьми мое одеяло.

— Нет, нет, мне довольно и одного, — воспротивилась она.