Дзюнъитиро Танидзаки - ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА

Хамада покорно повернулся и лег на живот. Затем стало слышно, как Кумагай вынимает спички из рукава своего кимоно.

Вспыхнувшая спичка осветила мое лицо.

— Дзёдзи-сан, вы тоже повернитесь ко мне! Что это вы все время молчите?

Я что-то невнятно пробормотал.

— Что такое? Вы спите?

— Гм… я немного вздремнул…

— Хитрый, притворяешься спящим! Что, угадала? А на душе, верно, кошки скребут, да?

Она прочла мои тайные мысли. Глаза у меня были плотно закрыты, но я почувствовал, что лицо залилось краской.

— Не бойтесь, все в порядке. Я просто шучу, так что можете спать спокойно. Или, если уж очень тревожитесь, можете смотреть, пожалуйста… Совсем не обязательно молча переживать…

— А может, он сам хочет, чтобы ты его мучила? — сказал Кумагай. Он закурил папиросу и глубоко затянулся.

— Нет, зачем его мучить?… Не стоит! Я и так это делаю каждый день.

— Нечего сказать, приятное угощение! — сказал Хамада. Он сказал это неискренно, из желания угодить мне.

— Дзёдзи-сан, а все-таки, если вы хотите, могу вас помучить.

— О нет! С меня достаточно!

— Тогда повернитесь ко мне! Вы один все время молчите! Это неинтересно!

Я резко повернулся и поднял голову с подушки. Наоми сидела, скрестив ноги, касаясь одной ногой моего носа, другой — носа Хамады, а Кумагай поместил свою голову у нее между колен и неторопливо курил.

— Ну, Дзёдзи-сан, вам правится такая картина?

— Хм…

— Что означает это «хм»?

— Я удивлен! Настоящий тюлень!

— Да, я тюлениха… Сейчас она отдыхает на льдине. А вы трое, лежащие в ряд, тоже тюлени, только самцы…

Низко, как грозовая туча, над моей головой нависла желтовато-зеленая сетка… Белое лицо, обрамленное длинными черными волосами… Небрежно накинутый халат, обнажавший местами грудь, руки, икры… Это была одна из ее поз, всегда очаровывавшая меня. Приманка, на которую я кидался, как зверь. В полумраке комнаты я ощущал ее скверную усмешку, дразнящий взгляд, упорно направленный на меня.

— Не притворяйтесь, будто удивлены… Вы перед сном надеваете на меня халат, говорите, что не в силах терпеть… А сегодня терпите, потому что здесь посторонние, да?

— Не болтай глупостей!

— Ха-ха-ха… Не важничайте, сдавайтесь!

— Ой, потише! Отложите эту беседу до завтрашней ночи… — сказал Кумагай.

— Правильно, — поддержал его Хамада.

— Сегодня ночью все должно быть по справедливости! Чтобы никому не было обидно, я дала одну ногу Хама-сану, а другую Дзёдзи-сану!

— А мне что же?

— Матян — самый счастливый! Он ко мне ближе всех! Вон куда голову положил!

— Да, ты в самом выгодном положении!

— Послушай, ты же не собираешься просидеть так всю ночь? А как же, когда ты ляжешь?

— Вот уж не знаю… В чью сторону мне лечь головой? К Хама-сану? Или, может быть, к Дзёдзи-сану?

Наоми, «чтобы никому не было обидно», поворачивала ноги то ко мне, то к Хамаде и долго ворочалась на постели.

— Повернусь к Хамаде, — сказала она.

— А мне все равно, ложись головой куда хочешь!

— Ну нет, так дело не пойдет… Тебе хорошо, Матян, ты в середине, а мне так вовсе не безразлично.

— В самом деле? Хорошо, Хама-кун, тогда я лягу головой к тебе…

— Видишь ли, это тоже как-то неудобно… Ляжешь головой ко мне — Кавай-сан обидится, ляжешь к Кавай-сану — я буду волноваться…

— И потом, эта женщина спит ужасно беспокойно, — опять вмешался Кумагай. — Ночью она начнет пинать ногами того, к кому придутся ноги…

— Это правда, Кавай-сан? Она действительно так беспокойно спит?

— Да, очень…

— Эй, Хамада!

— Ну?

— Он спросонок ей подошвы лижет! — И Кумагай громко захохотал.

— Ну и что ж тут такого? Дзёдзи-сан всегда говорит, что ему больше нравятся мои ножки, чем даже лицо…

— Это своего рода фетишизм!

— Но это правда… Ведь правда же, Дзёдзи-сан? Вы больше всего любите мои ноги, да? — Затем, заявив, что все должно быть «по справедливости», она стала каждые пять минут вертеться на постели, ложась головой то в одну, то в другую сторону.

— А теперь черед Хама-сана! — говорила она, волчком вертясь на постели. Поворачиваясь, она поднимала ноги кверху, так что они упирались в сетку, швыряла подушку на другой конец матраца, вертелась с поистине тюленьей энергией, так что край сетки, из-под которого матрац и без того вылезал чуть ли не наполовину, загнулся, и в сетку налетело множество москитов.

— О, черт! Кусаются! — Приподнявшись, Кумагай стал бить москитов. Кто-то наступил на край сетки и повалил подставку. Чтобы поправить подставку и снова повесить сетку, потребовалось немало времени. Когда наконец закончился весь этот переполох, небо на востоке уже посветлело. Шум дождя, свист ветра, храп спящего рядом Кумагая…