Стефан Цвейг: Тайна Байрона

Хранителем этого клада он назначает своего лучшего друга — Томаса Мура. Ему он доверяет это наследие, и — в доказательство того, что он не сомневается в опубликовании мемуаров — он заставляет издателя причитающийся ему гонорар в две тысячи фунтов выплатить Муру, — щедрая благодарность за дружескую услугу. В Венеции он вручает ему первые листки, потом присылает ему следующие. Затем он предпринимает свое роковое путешествие в Грецию.

В пасхальное воскресенье 1824 года подымается черный флаг над фортом Месолунги. Князь Маврокордато пушечным салютом оповещает о смерти поэта, фрегат увозит его тело в Англию. И вот, его гроб еще не опущен в могилу, — а на родине уже начинается торг его тайной. Все вдруг собрались вместе — лэди Байрон, Мур, сестра, издатель; звенят сребреники; Мур за уничтожение тайны получает вдвое больше, чем получил от друга за ее хранение. И они принимают гнусное решение сжечь мемуары. В ком-то из них еще зашевелилась совесть: не лучше ли оставить их запечатанными, пока не сойдут со сцены все лица, затронутые в них? Но алчность, тщеславие и страх сильнее доводов, внушенных совестью; в печке разводят огонь, и в присутствии семи свидетелей безжалостно уничтожается одно из самых важных и самых ценных произведений, быть может, лучшего лирического поэта Англии. Теперь они спокойны — и Мур со своим чеком, и лэди Байрон со своей неутомимой ненавистью.

Ключ потерян, тайна погребена, сожжена рукопись, которая была готова заговорить, — «and sealed is now each lip that could have told». [5] «И замкнулись уста, которые могли бы сказать» (англ.).

Смерть постепенно уносит живых свидетелей. Почти полвека прошло с того дня, как лэди Байрон покинула дом своего супруга; она сама, сестра Байрона, посвященные друзья умерли, тайна еще звенит едва слышно в стеклянной оболочке неувядаемых стихов. Она обратилась в музыку, в нежный намек, в звучащее воспоминание. Ненависть испарилась, выскользнув из человеческих рук.

И вот, в стеклянное царство вступает тяжелыми, неуклюжими шагами слон. Он приходит их Америки, вооруженный пуританским гневом, банальностью и ограниченностью, — он приходит, преисполненный сознанием христианского долга, чтоб покарать грешника и спасти невинность. Госпожа Бичер-Стоу, прославившаяся своим филантропическим романом «Хижина дяди Тома», приглашена на чашку чая к лэди Байрон; ее мягкая, жалостливая, несколько простоватая душа приходит в волнение при виде покинутой женщины, имевшей несчастие быть замужем за этим безбожным «монстром». Вместе с чаем она проглатывает несколько намеков и доверчивых слов, ибо лэди Байрон не прочь, разыгрывая перед светом великую молчальницу, за чайным столом обмолвиться намеком, конечно, после семикратных обетов хранения тайны. И она отлично знает, что каждый из приглашенных после семидесятикратных обетов молчания разгласит тайну не менее семидесяти раз.

Через некоторое время лэди Байрон умирает. Свет не очень чтит память усопшей. Пока Байрон был жив, и его скандальное поведение возбуждало религиозный пыл, общественное мнение было на ее стороне; но его тень, окруженная ореолом героической смерти, побеждает: теперь уже клеймят черствость лэди Байрон, а сентиментально настроенные умы сочиняют, что именно ее жестокость и послужила причиной его смерти. Тут Бичер-Стоу приходит в возмущение. Она потрясена. В пуританском рвении она возносит филантропические добродетели усопшей, ее христианский образ жизни, ее тайное мученичество. Она тяжело вздыхает, ломает руки, она борется с собой, ужасное слово не может сорваться с ее чистых уст, — но вдруг она взвыла и бросила великую тайну в свет. Разглашенная одним из самых распространенных журналов, это великая тайна пронеслась по обоим полушариям. И, содрогаясь, внемлет ей Англия: лорд Байрон… лорд Байрон — трижды взвывает она прежде, чем открыть тайну, — лорд Байрон имел кровосмесительную связь со своей сестрой Авророй.

И вот это имя, этот необычайно трогательный образ пригвожден общественным мнением к позорному столбу. Ее знают по его стихам, по его письмам, которые дышат бесконечной благодарностью и братскою любовью. «The tower of strengh in the hour of need», — «башня опоры в час нужды», — так называет он ее, единственную женщину, «любовь которой никогда не изменяла», и последнее его стихотворение перед уходом в дальние края, это — известные «стансы к Авроре», гимн благодарности ее безграничной доброте. Ее имя он произносит с неизменным чувством благоговения. И этот человек, «The only friend» — «единственный друг», несет за него позорное клеймо.