Петр Боборыкин - Однокурсники

— Это не совсем так, Авив. К религиозным движениям последних годов есть интерес в хорошей, читающей публике.

— Так… от нечего делать! Или из общего свободомыслия; но потребности настоящей, как в том же простом народе, — нет! А без Бога, братец мой, жить нельзя. Я тебе не говорю — без какого. Но без того, что обозначается словом religio, вселенской, общемировой связи — жить людям, причисляющим себя к избранному меньшинству, — нельзя!

Никогда еще Заплатин не слыхал, чтобы Щелоков так горячо и красноречиво говорил. Даже его прибауточный, рядский жаргон слетел с него, и в его тоне, выборе слов, жестах чувствовался не человек заурядной

"умственности", не оптовый торговец ситцем, а бывалый студент, который больше десятков своих товарищей думал и читал.

— Ты, пожалуй, прав, Авив Захарыч, — сказал Заплатин, спуская на пол ноги, — но извини меня, я сегодня совсем швах. В виске зудит. Да и вообще… не скрою от тебя, я никуда не гожусь. Совсем развихлялся душевно.

Щелоков воззрился на него и вполголоса вымолвил:

— Сердечные дела небось?

И тотчас же с милой усмешкой прибавил:

— Иль… тяжело и с приятелем душу отвести? Ась?

Заплатил махнул рукой и отвернулся.

— Не поможет, — обронил он, также вполголоса.

— Да нешто вышла зацепка какая?

Своей ревности Заплатин продолжал стыдиться. Но она не стихала.

Надя не нашла даже нужным скрыть от него, что она на днях завтракала у Элиодора с глазу на глаз.

В первый ли раз — он не знает.

— Уж не Элиодор ли тут начал действовать? — спросил

Щелоков, заглянув в лицо Заплатина.

Тот, не отвечая сразу, встал и начал прохаживаться по комнате.

— Не хочется мне об этом говорить, Авив.

— Не хочется, так не говори! Я в душу твою насильно забираться не стану. А ежели… я верно угадал и дело идет о женском сословии, то позволь тебе задать один вопрос: ты с этой девицей желаешь вступить в законное сожительство?

— А то как же?

— И брак для тебя таинство?

Щелоков поднял голову и пристально поглядел на Заплатина. Тот остановился против дивана.

— К чему этот вопрос, Авив Захарыч?

— Можешь на него и не отвечать. Ежели действительно таинство, как для церковного, — тогда об этом речь будет после; а коли ты на него смотришь только как на необходимость или как на запись в нотариальной конторе — тогда я тебе, как твой товарищ и приятель, скажу: так не гож/о, Иван Прокофьич.

— Что же не гож/о?

— А вот идти — без веры — на исполнение обряда, который для тебя не таинство, и совсем не потому, почему мои единоверцы отрицают святость брака до поры до времени.

— Оставим мы эту казуистику. Ты любишь порядочную девушку — как иначе освятить вашу связь в глазах общества?

— Как? А позвольте вашу милость спросить: примерно, на твоем бы месте был я, Авив Щелоков, который значится по федосеевскому согласию? И я пожелал бы «поять» себе в супружницы девицу государственного исповедания. Как тогда быть? Ежели она потребует от меня венца — я должен ей в этом отказать; а если она сама только формально принадлежит к лону своей церкви — она будет жить со мною.

— Как посестра?

— Да, как посестра, коли ты непременно хочешь раскольничье жаргонное слово. Так оно будет честнее и проще. А ежели и ты только по принуждению церковный, так зачем же тебе совесть свою насиловать? Точно так же и та девица — буде брак для нее совсем не таинство. Не пойдет она на свободное сожительство, — значит, она тебя не любит. От такой не в пример лучше отказаться, пока еще не поздно.

— Все это не то! — вырвалось у Заплатина, и он опять заходил, ероша волосы, всклокоченные от лежанья на диване.

— Не то! Значит, началась… драная грамота? Послушай,

Иван Прокофьич, присядь сюда, хотьь на минутку. Так нельзя толком разговаривать.

Заплатин присел к нему, и Щелоков взял его за руку, приблизив лицо к его лицу.

— Жаль мне тебя, друже. Ты человек и душевный и умственный — на редкость! Перед тобою долгий путь… работы, развития, хороших дел гражданина. Вот теперь надо приобрести права. Можешь пойти по любой дороге. И вдруг — ты навек хочешь связать свою судьбу с бабенкой. Извини меня. Твоя девица и красива, и, может быть, выше других качествами изукрашена, но зачем такое бессрочное обязательство?

Выражение Щелокова было как раз то, какое Заплатин употреблял, когда говорил с Надей о браке.

— Рассуждения не новые, — выговорил он.

— За новостями в магазины мод ходят, Иван Прокофьич…

Нельзя, друг мой сердечный, ставить все на карту из-за того, что природа наделила нас влечением к женскому полу. Пускай подождет и твоя девица. Пускай сначала сама-то сделается годной в подруги не мальчику, а мужу. Это, кажется, Марина говорит — у Пушкина — Самозванцу. Я не проповедую распутства и сам им не зашибаюсь. Но, право, лучше уже временно согрешить, чем век свой маяться… А теперь не пойти ли нам в трактир? Хоть немного бы сбросить с себя любовную хандру? Ась?