Петр Боборыкин - Василий Теркин

— Василий Иваныч, — остановила его Калерия. Вы открылись мне… так сердечно!.. Прекрасное у вас сердце, вот что; но в такую вашу вину я не очень-то верю!

— Не верите?

— Видимое дело, вы ее, Серафиму, хотите выгородить.

Мне всегда было тяжко, что тетенька и Сима не жаловали меня… И я от вас не скрою… Добрые люди давно обо всем мне написали… И про капитал, оставленный дяденькой, и про все остальное. Я подождала.

Думала, поеду летом, как-нибудь поладим. Вот так и вышло. И я вижу, как вы-то сделались к этому причастны. Сима вам навязала эти деньги… Верно, тогда нужны были до зарезу?

— Действительно!

— И она и вы из любви так поступили… И что же потеряно? Ровно ничего. Ежели эти двадцать тысяч у вас в деле — я вам верю. Вы и документ выдали Симе, а она мне наверно предложит… Какие еще деньги остались — поделитесь… Мне не нужно таких капиталов сейчас. Это еще успеется.

— Значит, Серафима еще ничего не говорила с вами?

Он спросил это с сдвинутыми бровями и горечью в глазах. Ему гадко стало за Серафиму перед этой бессребреницей.

— Успеется, Василий Иваныч… Ведь я еще поживу у вас, если не станете гнать.

— Вы ей ничего не скажете про то, что сейчас было говорено… Калерия Порфирьевна, умоляю вас!

Стремительно схватил он ее руку и поцеловал.

— Что вы!.. У меня рук не целуют.

Щеки ее заалелись, и вся она трепетно подалась назад. стр.210

— Голубушка! Не говорите ей!

— Вот вы как ее любите!.. Люб/ите!.. Доведите ее до другой правды… А для этого, Василий Иваныч, не надо очень-то преклоняться перед нашей сестрой.

"Вот вы как ее любите!" — умственно повторил Теркин слова Калерии. Он совсем в ту минуту не любил Серафимы, был далек от нее сердцем, в нем говорила только боязнь новых тяжелых объяснений, нежелание грязнить свою исповедь тем, чего он мог наслушаться от Серафимы о Калерии, и как сам должен будет выгораживать себя.

— Дайте мне честное слово.

— Обещаюсь. Довольно и этого.

Калерия встала. Поднялся и он.

— Голубчик, Василий Иваныч, спасибо вам большое. Мне вас Господь посылает, это верно. Вы меня поддержите в моих мечтаниях. Знаете, на те деньги, какие свободны, — всех мне пока не надо, — ежели я кое-что затею, вы не откажетесь добрый совет дать?.. Так ведь? Вы — человек бывалый. Только, пожалуйста, чтобы промежду нас как будто ничего и не было. Серафима когда заговорит со мною о деньгах, мне с какой же стати вас выдавать? Это дело вашей совести… И ее я понимаю: ей обидно было бы, что вы передо мной открылись. Ведь так?

— Так, так!

— Дайте срок! Придет время, и она поймет, сколь это в вас было выше всякого другого поведения. С вами она должна дойти до того, что и у нее Бог будет!..

— Простите! Отнял у вас утро! И травки ваши растеряли из-за меня… Погуляйте!..

Полный радостного волнения, Теркин еще раз пожал руку Калерии и быстро-быстро пошел в чащу леса.

Он не хотел, чтобы ее видели с ним, если б они вернулись вместе к террасе.

Степанида в праздничном ситцевом платье, — в доме жила гостья, — и в шелковом платке, приотворила дверь темной спальни.

— Изволили кликать? — спросила она от двери.

— Который час?

Серафима чувствовала, что давно пора вставать. стр.211

— Девять пробило, барыня.

Разговор их шел вполголоса.

— А Калерия Порфирьевна?

— Э! Они чуть не с петухами встают. Никак, ходили гулять в лес. Теперь уже оделись и книжку читают на балконе.

— В лес ходила? Одна?

Вопрос заставил Серафиму подняться с постели.

— Не видала, барыня.

— Василий Иваныч дома?

— Нет, их что-то не видать. Только они никуда не уезжали: Онисим дома.

Степанида догадывалась, что барыня, с тех пор, как приехала "их сестрица", что-то не спокойна, и готова была всячески услужить ей, но нашептывать зря не хотела.

— Поскорее раскрой ставни и дай мне умыться.

Одна Серафима не привыкла ни умываться, ни одеваться. Она торопила горничную, нашла, что утренний пеньюар нехорошо выглажен; волосы она наскоро заправила под яркую фуляровую наколку, которая к ней очень шла; но все-таки туалет взял больше получаса.

— Барышня пила чай? — спросила она, когда была уже совсем готова.

— Никак нет-с.

— Вы не предлагали?

— Они попросили молока и кусочек черного хлеба. Самовар готов… Прикажете подавать?

— Подавайте… да надо же подождать немножко Василия Иваныча, если он не вернулся.

Проходя коридорчиком мимо комнаты, где стоял буфетный шкап, Серафима увидала Чурилина. Карлик чистил ножи, поплевывая на них.