Чарльз Диккенс - Уста и чаша

Через полчаса такой работы Райдергуд, подняв весла, подошел вплотную к одной из барж и, осторожно перехватывая руками вдоль ее борта, провел свою лодку под самым носом баржи в незаметный уголок, полный грязной пены. И, загнанная в этот уголок, втиснувшись между баржами, как он и говорил, стояла лодка Старика Хэксема: та самая лодка, все с тем же пятном на дне, напоминавшим закутанную человеческую фигуру.

— Ну что скажете, я соврал? — заметил честный человек. ("А сам все-таки дрожит в ожидании, не скажет ли кто-нибудь ему правду!" — шепнул Юджин Мортимеру.)

— Это лодка Хэксема, — сказал инспектор. — Я ее хорошо знаю.

— Поглядите на сломанное весло. Поглядите, другого весла нет. Скажете, я соврал? — повторил честный человек.

Инспектор перешагнул в ту лодку. Юджин и Мортимер смотрели на него.

— Видите теперь, — прибавил Райдергуд, переползая на корму и показывая на туго натянутую веревку, привязанную к корме и перекинутую за борт. — Не говорил ли я вам, что ему опять повезло?

— Тащите, — сказал инспектор.

— Легко сказать "тащите", — отвечал Райдергуд. — А сделать это трудно. Его добыча запуталась где-то под килями барж. Я было попробовал ее вытащить, да не смог. Глядите, как веревка натянулась!

— Мне нужно ее вытянуть, — сказал инспектор. — Я отведу эту лодку к пристани и добычу вместе с ней. Попробуйте полегоньку.

Райдергуд попробовал полегоньку, но добыча сопротивлялась и никак не шла.

— Я ее достану и лодку доведу, — сказал инспектор, дергая за веревку. Но добыча все сопротивлялась и не шла.

— Осторожней надо. — сказал Райдергуд. — А то изуродуете. Или разорвете на части.

— Ничего подобного у меня не будет, даже с твоей бабушкой, — ответил инспектор, — а достать я достану. Ну-ка! — прибавил он настойчиво и убедительно, обращаясь к тому, что было скрыто под водой, и снова дергая за веревку, — так дело не пойдет, знаешь ли. Что надо, то надо. Я тебя добуду.

И столько было силы в этом решительном и определенном намерении добыть ее, что добыча поддалась немного именно тогда, когда он теребил веревку.

— Что я говорил, — произнес инспектор, сбрасывая пальто и решительно перегибаясь за корму. — Ну-ка!

Как ни страшна была эта ловля, она нимало не обескуражила инспектора, во всяком случае не больше, чем если бы он ловил рыбу с тихой речной запруды в верховьях какой-нибудь мирной речки. Через несколько минут, дав остальным приказание сначала "подтолкнуть лодку немножко вперед", а потом "отпихнуть ее чуть-чуть назад", он спокойно произнес:

— Готово! — И веревка высвободилась вместе с лодкой.

Лайтвуд протянул ему руку и помог подняться, после чего инспектор снова надел пальто и сказал Райдергуду:

— Подай-ка мне запасные весла, я подведу все это к ближайшей пристани. Ступай вперед, да держись где посвободней, чтобы я опять не застрял.

Его приказ был выполнен, и они направились прямо к берегу — двое в одной лодке, двое в другой.

— Ну, — сказал инспектор, опять обращаясь к Райдергуду, как только все они выбрались на скользкие камни, — у тебя в этом деле больше опыта, чем у меня, значит ты лучше справишься. Отвязывай веревку, а мы тебе поможем тянуть.

Повинуясь приказу, Райдергуд полез в ту лодку. Казалось, не прошло и минуты, не успел он взглянуть за корму и дотронуться до веревки, как уже карабкался обратно, весь дрожа, и лицо у него было такое же серое, как это утро.

— Клянусь богом, он меня надул!

— Что такое? — спросили все в один голос. Он указал пальцем назад, на лодку, и повалился на камни набережной, так у него перехватило дыхание.

— Старик меня подвел. Это он и есть!

Все бросились к веревке, оставив Райдергуда. И скоро тело стервятника, уже несколько часов как умершего, лежало простертое на берегу, и новый шквал бушевал над ним, а в мокрые волосы набились градины.

Отец, это ты звал меня? Отец! Мне дважды послышался твой голос! Но не будет ответа на ее слова, не будет по эту сторону могилы. Ветер, глумясь, пролетает над ее отцом, бьет его по щекам истрепанными концами платка и прядями волос, пытается перевернуть его со спины на бок, лицом к восходящему солнцу, чтобы он устыдился еще больше. Затишье — и ветер притаился и Заигрывает с ним: теребит один лоскут, так что он взлетает и падает; трепещет, забираясь под другой лоскут, пробегает по его волосам и бороде. И, вдруг налетев вихрем, жестоко треплет его. Отец, это ты меня звал? Это ты лежишь, безгласен и недвижим? Это тебя бьет и треплет ветер? Это тебя крестили в Смерть, бросая грязью тебе в лицо? Почему ты молчишь, отец? Ты лежишь, и грязь засасывает твое намокшее тело. Разве ты никогда не видел таких же утопленников у себя в лодке? Говори же, отец! Говори с нами, ветрами, больше тебя некому слушать!