Саки - Родовая вражда в Тоуд-Уотере

Семья Криков жила в Тоуд-Уотере; в тот же пустынный горный край судьба забросила и Сондерсов, и на мили вокруг домов этих двух семейств не было ни соседей, ни дымовых труб, ни погоста, что сообщило бы ландшафту тот вид, который присущ обжитым местам. Окрест тянулись поля, рощи да пустыри с заброшенными ригами. Таков Тоуд-Уотер; но и у Тоуд-Уотера есть своя история.

Можно было бы предположить, что оба представителя Великой Семьи Человеческой, проживая в близости друг от друга и находясь в глубине дикого и заброшенного сельского района, потянутся один к другому из чувства единения, порожденного недальним соседством и обоюдной оторванностью от внешнего мира. Возможно, когда-то так и было, но со временем все переменилось. Резко переменилось. Судьба, соединившая два эти семейства в неугодном для обитания месте, распорядилась таким образом, что семейство Криков кормило и взращивало домашнюю птицу, составлявшую все их хозяйство, тогда как Сондерсам выпало ухаживать за садовыми культурами. Вот где зародился повод для родовой вражды. Ибо испокон веков существует недовольство между садовником и тем, кто ухаживает за птицами и животными; подтверждение этой неприязни можно найти в четвертой главе Книги Бытия. И однажды поздней весной, в солнечный день, вражда вспыхнула, – как это обыкновенно случается, все началось из-за пустяка и явной нелепицы. Одна из куриц Криков, повинуясь присущему ее породе инстинкту бродяжничества, утомилась пребыванием на своей законной территории, где ей дозволено было рыть землю лапами, и перелетела через низкую изгородь, разделявшую владения соседей. Оказавшись на той стороне, заблудившаяся птица быстро сообразила, что время и возможности ее скорее всего ограничены, и потому тотчас принялась скрести и разгребать лапами, хватать клювом и раскапывать землю на рыхлых грядках, приготовленных для упокоения и дальнейшего процветания колонии лука-сеянца. Множество кучек свежевырытой земли и выкопанных сорняков увидела курица перед собою и позади себя, и с каждой минутой площадь ее действий становилась все шире. Луковицам грозили большие неприятности. На садовую тропинку в ту злосчастную минуту неторопливой походкой вышла миссис Сондерс, дабы в душе своей высказать упреки в адрес неблаговидного поведения сорняков, которые росли быстрее, нежели они с мужем успевали вырывать их; ввиду еще одного злосчастия, притом более значительного масштаба, она остановилась, всем своим видом выражая молчаливое недовольство, затем, не отдавая полностью отчета в своих действиях, но предчувствуя беду, она нагнулась и сгребла своими огромными руками несколько комьев твердой земли. Прицелившись как можно точнее, чего ничтожная мишень явно не заслуживала, она швырнула ком земли в сторону мародера, что вызвало к жизни поток протестующего панического кудахтанья со стороны спешно ретировавшейся курицы. Невозмутимость в минуту тревоги не свойственна ни птицам, ни женщинам, и покуда миссис Сондерс источала со своей луковичной грядки порции тех бранных слов, которые дозволены к употреблению общественным сознанием, допускающим в крайних случаях отступление от общепринятых норм, курица породы «васко да гама» оглашала окрестности Тоуд-Уотера таким истошным кудахтаньем, которое не могло не вызвать сочувствия к ее страданиям. У миссис Крик было большое хозяйство, и потому, в представлении тех, кто ее близко знал, ей была простительна вспыльчивость, и когда один из ее вездесущих домочадцев сообщил ей, на правах свидетеля, что соседка настолько забылась, что подняла на ее курицу камень – притом на ее лучшую курицу, лучшую наседку в округе, – она облекла свои мысли в «неподобающую для женщины-христианки форму» – так, во всяком случае, говорила миссис Сондерс, в сторону которой и были обращены «неподобающие» выражения. Ее уже не удивляло, что миссис Крик позволяет своим курицам забираться в чужой сад, а потом жестоко наказывает их за это. Пришли ей на ум и другие вещи, обнаруживавшие не лучшие черты миссис Крик, тогда как эта последняя припомнила несколько полузабытых эпизодов из прошлого Сюзан Сондерс, в которых та представала не в лучшем свете. И вот, стоя друг против друга по разные стороны разделявшей их изгороди в бледнеющем свете апрельского дня, они, задыхаясь от возмущения, принялись вспоминать шрамы и пятна на репутации друг друга. Взять тетушку миссис Крик, которая умерла в нищете в богадельне в Эксетере; а дядя миссис Сондерс со стороны ее матери – да всем же было известно, что он спился; а двоюродный брат миссис Крик из Бристоля тоже хорош! Судя по тому, с какой злостью в голосе было упомянуто его имя, можно было подумать, что он по меньшей мере что-то украл в соборе, но поскольку, припоминая разного рода факты, обе женщины говорили одновременно, то было трудно отличить его позорное поведение от скандального происшествия, которое затуманило память матери жены брата миссис Сондерс, – разумеется, он был цареубийцей, а вовсе не хорошим человеком, каким пыталась его выставить миссис Крик.