Луи Селин - Банда гиньолей

Революция в душах… Вы ж понимаете, какая досада. Всякий приходил, возвышался, его попирая. Весь мир наживался за счет Франсуа, который сам себе не рад, пока не пошатнулась почва у него под ногами. Тогда бежали от него, как от чумы… и остался он лежать распластанный, растерзанный, жалкий… И зловоние от него идет такое, что сволочь разная думает: а не прикончить ли его!

Есть вещи, которых вы не видите! И вещи весьма существенные! Еще как! Пусть даже и в дерьме запрятанные! В тех местах тела, о которых говорить не принято! Никто об этом и не подозревает! И только посвященные перешептываются, закрыв глаза… что месса еще не кончилась! что не все еще сказано!., далеко не все!., что не все карты раскрыты! Что осталось у нас еще полно гнойников и гангрен… что предстоит еще кожу сдирать там и сям… прежде чем мы будем готовы к танцам, к свободным легким менуэтам! Прежде чем мы станем прозрачными, воздушными и закружимся на сельском празднике, очарованные магией весны! резвые, веселые, неуловимые! подхваченные вихрем цветов и ветром роз!., отдав музыке все заботы, растворимся в воздухе! зефирами!..

Разумеется, я всего говорить не стану. Слишком гнусно они со мной обошлись. Это было бы им только на руку! Пусть еще немного похлебают… Это не месть, не затаенная злоба, это чувство самосохранения, эзотерическая предосторожность. С предзнаменованиями не шутят, болтливость может стоить жизни! Я только самую малость скажу, но и того хватит. Я сделаю над собой маленькое усилие и чар своих растрачивать не стану. Со мной пребудет музыка, зверюшки, гармония снов, кот, его мурлыканье. Вот и отлично. Это мне утеха, иначе я суечусь, мухлюю, нервничаю, набиваю себе цену, хорохорюсь и тем себя гублю. К черту престиж! Я иду по камням, спотыкаюсь, падаю, я провозглашаю себя императором, прокурор объявляет меня в розыск, находит, и вот я опять в дураках, все на меня ополчаются, растерзать готовы — это как с Наполеоном.

Я ни на кого не намекаю! Кому надо, тот услышит! Я не под счастливой звездой родился! «Начеку» — вот как назвали меня при крещении! Знаю я оракулов, что про меня вещают! Я в своих видениях не сильно заблуждаюсь при условии одном необычном, что постоянно ухо к земле прикладываю и внутри подозрительности полон! То-то же!..

А чуть расслаблюсь — и полетел в тартарары! О жалкие слова!.. «Не поддавайся на искушение!»… Ведьм я, что ли, не видел! В ландах, на песчаных берегах! и в других местах!., на скалах! и в безднах!., с метлами и совами!.. Сов-то я лучше всего понимаю… Они мне говорят: «Эй, парень! Не болтай лишнего!»

И верно ведь… Сердце уж больно беспокойное, оттого и говорю без разбора. Жалкое оправдание! А осведомители только того и ждут!.. Ответ следует незамедлительно! Глумление, издевки жесточайшие, дьявольские сделки… на меня изливаются потоки помоев, чтоб я в них захлебнулся, чтоб сдох от бесчестия, от отвращения порядочных людей, евреев, взяточников, кавалеров ордена почетного Легиона! Позор! Крамола в чистом виде! Я уже и пера открыть не могу. В исправительной тюрьме или в кабинете начальника на меня сразу набрасываются и давай шелушить-чехвостить, будто я червь вонючий… несмотря на добрые намерения, лудят меня и конопатят, стирают в порошок, и лишним доказательством тому — мои сторонники, мои, в некотором роде, единомышленники: они в отношении меня проявляют целомудрие, щепетильничают, морщатся, молчат… Не хотят себя компрометировать, потому что я и их раздражаю… Таким образом, все согласны… все друг друга поняли… без слов.

Благодать…

Я знавал одного настоящего архангела на закате его карьеры, впрочем, вполне еще удалого и, я бы сказал, с огоньком. Подлинного его имени я так никогда и не узнал. Больно много у него водилось всяческих документов. Короче, звали его Борохром, оттого что он в химии разбирался и в юности якобы бомбы мастерил. Это, понятно, слухи, легенда. Поначалу я над ним подтрунивал, сам себя дюже проницательным считал, и только позднее оценил значительность его, масштаб личности под нелепой оболочкой и собственное неразумие. Он на пианино играл восхитительно, когда ничего другого не оставалось, в смысле работенки. В Лондон он приехал на двадцать лет раньше моего, рассчитывал химиком устроиться на фирму «Виккерс», в Лабораторию нитратов. Он дипломы защитил в Софии и потом в Петербурге, но чувства времени лишен был напрочь, что его и погубило, потому что какой тогда из него работник, а кроме того, пил крепко, чрезмерно даже для Англии. Он в этой «Виккерс нэшнл стал Лтд» недолго продержался, три месяца за кров и харчи, а после выставили его, кроме всего прочего, еще и за манеры, в самом деле сомнительные, весь в пятнах ходил и глядел косо. Он якшался с дурным обществом, водил знакомство с сомнительными типами… похуже еще, чем он сам…