Юзеф Крашевский: Древнее сказание

Из родительского дома он хотел взять свою будущую жену, чтобы никто не посмел сказать впоследствии, что он исключительно владел ею силою. Когда на следующий день Дива сквозь слезы увидела знакомый ей уголок родной земли, губы ее засмеялись, глаза повеселели. Кротким, тихим взглядом поблагодарила она Домана.

Утро было холодное, ясное. Они остановились у ворот. На дворе у колодца стояла Живя с другими женщинами. Людек виднелся в дверях, приготовляя охотничьи приборы. Когда появился Доман с женщиною, лицо которой было закрыто платком, все к нему бросились.

Дива, соскочив с лошади, забыла обо всем происшедшем и растроганная, но счастливая, здоровалась со своими родными. Обе сестры кинулись друг другу в объятия, брат расспрашивал о случившемся…

Доман между тем приблизился, в свою очередь.

— Людек, брат мой, — сказал он, — я привез тебе сестру, судьба предназначила ее мне… Она должна быть моею, но я хочу ее взять не иначе, как из твоих рук, из-под кровли отцовской… Вот благослови нас, а там сыграем и свадьбу!

Дива одновременно плакала и смеялась… Людек и младший его брат ударили с Доманом по рукам…

Вскоре прибыли сваты, назвали гостей, приехал красавец-жених, сыграли свадьбу, а гости семь дней ели, пили, прыгали, веселились…

И я там был, мед, пиво пил, — потому ведь каждое сказание должно же этим оканчиваться!

Трудно, а иногда почти невозможно, рассказать первые годы жизни ребенка. Не менее трудно передать и о первых днях развития народа, потому что они не имеют наблюдателей, которые сумели бы сохранить воспоминания в поучение будущим поколениям. Подобно тому как дитя сейчас же после рождения растет, развивается с быстротой изумительной — и народ, обладающий еще непочатым запасом энергии, развивается так же быстро, готовясь к роли, заранее судьбой ему предначертанной.

Ничего нет труднее, как поднятие завесы, покрывающей первые годы жизни целого народа. Эти минуты очень мало оставляют следов и памятников. Аналогия, сравнение, некоторые незыблемые законы развития, общие всему человечеству, позволяют нам строить кое-какие соображения о первых днях жизни польского народа.

Из отдельных семейств созидаются роды, племена, гмины, наконец, целый народ, но сущность этой формации, перехода от части к грандиозному целому, не дается нам в руки, мы не можем проследить постепенность такого процесса. Эмбриология народа навсегда останется только вероятностью, гипотезой.

История славян вообще долгое время покрыта туманным покровом: никто их не знает, никто не говорит о них. Среди подобного исторического безмолвия лишь некоторые неясные указания дают нам возможность догадываться, что славяне существовали в прежние времена на тех же землях, на которых впоследствии являются в виде множества мелких племен одной крови, одного языка… Иногда причисляли их к другим, совершенно им чуждым национальностям, иногда игнорировали и самое их существование.

Геродотова Скифия — это ведь славяне в пеленках, но мы это чувствуем только, — веских доказательств у нас нет. Германия Тацита точно так же захватывает собою и славянские земли. Это имеет свое значение.

В то время, когда другие народы всеми силами добиваются славы, славяне желают мира, живут спокойно и у домашнего очага находят все, что составляет содержание их жизни.

Первое появление славян в истории вполне соответствует их доисторическому прошлому.

Вот первое свидетельство о бытии славян на земле. Первое это появление славян в исторической роли проникнуто чем-то мифическим.

Около 629 года записывает Феофилакт Симоката: "Прошедшего дня королевская стража поймала трех мужей, родом славян (склябеной). При них не нашли никакого оружия, в руках они держали гусли, а кроме этого, у них ничего больше не было. Тогда король (Маврикий, греческий император) спросил их, где живет славянский народ и по какой причине они рыскают вблизи римских границ? Они отвечали, что зовутся славянами, что живут по берегам западного моря, и что Хаган (хан аваров) прислал к ним своих послов с целью получить от них военную помощь; в то же время владыкам прислал много подарков. Владыки приняли послов и дары, но помощи дать не захотели по той причине, что отдаленность места войны не по их средствам; с этим-то владыки послали Хагану их троих, в настоящее время пойманных, чтобы они оправдали владык перед ним. Они, действительно, пробыли шестнадцать месяцев в дороге и явились к Хагану. Но Хаган, не обращая внимания на право послов, решил препятствовать обратному следованию их в славянскую землю. Они же, наслышавшись много о богатствах и человечности римского народа (как это смело сказать надлежит), воспользовались удобным случаем и ушли во Фракию. Затем они объясняли, что носят с собою гусли "потому, что не привыкли к мечам", так как в их земле железа не знают, а живут в мире, согласии. Они играют на гуслях, потому что в трубы трубить не умеют. Потому что, как они справедливо заметили, кто не знает войны, тот должен находить удовольствие в музыке. Заслышав это, самодержец полюбил их и удостоил гостеприимством своим, их — единственных из всех варваров, с которыми когда-либо государь встречался; удивляясь же их высокому росту и телесной красе, отослал он их в Геракл ею".