Юзеф Крашевский: Древнее сказание

Кметы и Лешки легли отдохнуть на берегу озера, а челядь разбрелась по окрестным домам с тем, чтобы забрать оттуда все нужное для готовившегося празднества.

Пир назначен был на следующий день. Кметы распорядились послать за певцами, гуслярами, кудесниками… Пригласили и старика Визуна. Позаботились о священном огне, чтоб зажечь первый костер, и о воде из священного ключа. А во время этих приготовлений, как и прежде бывало, чужие гости куда-то исчезли.

В знаменательный день, день закладки полянской столицы, солнышко весело глянуло из-за леса и покатилось по синему небу. Пяст, окруженный старшинами, воеводами и народом, вышел в поле… По старинным обычаям, место, где предполагалось основать новый город, должно было кругом опахать новым плугом.

Но по странной случайности впопыхах кметы совсем забыли о плуге… Растерянные, они не знали, что делать, как внезапно кто-то из них увидел несколько в стороне, среди поля, новешенький плуг, запряженный парою черных волов. Он стоял без присмотра и, как видно, ждал своего хозяина.

Пяст с окружающими его старшинами, народом и гуслярами подошел к плугу: волы, словно этого только ждавшие, медленно стали подвигаться вперед.

Теперь, как и в день памятной битвы, две белые птицы плавали в воздухе над самой головой Пяста, а два аиста, мерно шагая, сопровождали его по бокам. Ни пение, ни шумные возгласы нисколько их не пугали. Стройное шествие подвигалось вдоль борозды, вспаханной Пястом, который затем уступил свое место старшему воеводе.

— Я первый вспахал землю, — заметил при этом Пяст, — но следует принять и другим участие… Всем надо работать, каждый должен принести свой посильный труд, чтобы город-столица был общим делом.

— Лада! — крикнул народ в ответ на эти слова.

Старший воевода пахал после Пяста, за ним другой, третий и так до последнего; а затем уж всякий, кто только хотел и умел приблизиться к плугу, окруженному густой толпой народа… Вскоре пространство, на котором должен был стать будущий город, оказалось очерченным глубокою бороздою; она прерывалась только в том месте, где предполагалось устроить ворота.

На пригорке у самого озера кметы развели огонь, принесенный из храма. Там уж лежали стволы громадных деревьев, предназначенные для закладки княжьего дома. По обычаю праотцев, ради избавления постройки от злых духов, необходимо было основывать ее на чьей-нибудь «голове». У кого не было больших достатков, тот довольствовался хотя бы и головой петуха, которую клал под первую балку. Поэтому-то, на случай, пригнали сюда двенадцать немецких пленников, головы коих обречены были в жертву. К счастью для них, однако, в вырытой яме нашлась такая масса человеческих костей, что Визун, считая это блестящей приметой, объявил, что новых жертв не требуется, коль скоро судьба уж давно сама о том позаботилась.

Первые балки и доски вскоре обозначили на земле основание будущего княжьего дома. Посередине поставили стол, покрытый шитыми полотенцами, а на них лежал хлеб, чтобы в нем не встретилось недостатка. Когда все уже было готово и первому человеку следовало переступить порог, через него сперва погнали барана, которого тут же и принесли богам, затем вошел Пяст и старшины, угощавшие каждого, кто входил внутрь сруба. Пение без умолку продолжалось день целый и ночь…

Ранним утром после вчерашнего торжества начал расходиться народ по домам; воеводы возвращались к себе со своими дружинами. Остались лишь немногие для того, чтобы на всякий случай было кому защитить новый город и князя. Леса оглашались веселыми песнями: все радовались, что после бури настал, наконец, столь желанный мир.

Работа между тем быстро подвигалась вперед. Княжеский дом, а затем дома для его дружины и другие строения, точно из земли вырастали.

Пястун до тех пор жил в простом шалаше, пока не окончили его нового дома. Но и после того старик продолжал частенько-таки навещать свою прежнюю хижину в лесу, с которой ему на первых порах нелегко было расставаться. Когда наконец и крыша явилась на новом доме и двери можно было уж запирать, весь скарб старого бортника перевезли из его ветхой хижины в новый княжеский дом, чтобы прежняя бедность Пяста всегда напоминала ему и его потомкам, что он из кмета по воле народа сделался князем.

Хотя старик и начал носить княжеский плащ и колпак, но старую сермягу свою он приказал повесить в светлице на видном месте, чтобы всегда мог увидеть ее, когда вздумается. Велел он тоже перед домом поставить улей в воспоминание любимого пчельника. А весною случилось событие, до тех пор никем и не слыханное: аист, живший на старой хижине Пяста, свил себе гнездо на его княжеском доме.