Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

Когда, зайдя за кулисы и поздравив Нилиму, я вышел из зала, большая часть публики уже разошлась, а Гупта снова стоял на своем месте в прежней позе, с засунутыми в карманы руками. Я надеялся по окончании вечера возобновить наш разговор с Сушамой, но та уже исчезла.

— Что ж, готова ваша рецензия? — спросил меня Гупта.

— Так скоро? — ответил я вопросом на вопрос, едва сдерживая злобу.

— А отчего бы и нет? — возразил он. — Ведь обычно рецензии пишутся загодя, накануне представления.

— Очень жаль, я этого не знал. Постараюсь учесть на будущее.

— Никогда не видел такого прекрасного исполнения «бхарат-натьяма»! — сказал он, пряча ядовитую усмешку. — Невероятный успех! Не правда ли?

— Мое мнение станет известно вам утром, когда выйдут газеты, — процедил я сквозь зубы и поспешил к выходу.

Конго, Алжир, Лаос… Беспокойный, мятущийся мир политики! Десятки животрепещущих проблем! Принесет ли успех политика невмешательства Организации Объединенных Наций в гражданскую войну конголезцев? Не угрожает ли столь далеко зашедший конфликт самому существованию этого международного органа мира? Будет ли отозван из Конго специальный представитель генерального секретаря ООН? Не катится ли наша планета к новой мировой войне? Какое влияние на обстановку в Южной Азии окажет подавление демократических свобод в Непале?..

Когда мозг будоражат столь злободневные вопросы, когда каждую минуту ждешь, что вот-вот разразится в мире страшное, грозящее всеобщей гибелью военное столкновение, вправе ли мы помнить о таких третьестепенных вещах, как, скажем, эстетическое восприятие, художественное самовыражение, пластика танца? И не кажутся ли еще более ничтожными мелочи нашей личной жизни? Вот почему, пожалуй, я испытал в большей степени досаду и раздражение, нежели сочувствие, когда утром, едва я пришел в редакцию, мне позвонила Шукла и с волнением принялась рассказывать, что Нилима бросила Харбанса и вместе с Аруном ушла к матери, заявив, что уходит навсегда.

— Все у них в доме вверх дном, — чуть не плача, говорила Шукла, — диди увезла с собой даже свои вещи. Вы должны понять Харбанса-бхапа-джи!.. Он с вечера закрылся в своем кабинете и всю ночь пил вино, он совсем больной!.. Никому не позволяет войти к себе, даже слуге! Как бы он чего-нибудь не сделал с собой… Пожалуйста, поезжайте к диди, уговорите ее вернуться… Я уже была у нее, но меня она не слушается.

В голосе Шуклы звучало такое смятение, она так страстно взывала о помощи, что я вынужден был уступить. Я обещал немедленно поехать на Хануман-роуд и поговорить с Нилимой. В пути, однако, меня взяло сомнение: а не восприняла ли Нилима мою рецензию как попытку отделаться ничего не значащими словами и не придется ли мне сейчас самому выслушать из ее уст не один десяток сердитых, укоряющих слов?

Но мои опасения оказались напрасными. На Хануман-роуд я увидел совершенно неожиданную картину. Нилима была на веранде. В небесно-голубой блузке и белом сари ручной работы, окаймленном полосой того же небесно-голубого цвета, она сидела на полу и перебирала какие-то фотографии. Вокруг нее лежали раскрытые альбомы с пожелтевшими от времени листами. Лицо ее выражало строгую непреклонность, вовсе никак не гармонирующую с прихотливо рассыпавшимися по плечам волосами. Когда я вторгся в ее уединение, она с минуту изучала меня непонимающим взглядом, будто никак не могла узнать вошедшего.

— Ну, заходи, садись, — сказала она наконец, но все еще таким тоном, каким разговаривают со случайно встретившимся, незнакомым человеком. — Как ты узнал, что я здесь?

— Мне позвонила Шукла.

— Ах, какая глупая! — возмутилась она. — Она ведь только что была здесь, так нет же, ей понадобилось звонить тебе.

— Приводишь в порядок свои альбомы?

— Да… Впрочем, нет. Хотела перебрать вещи, а они первыми попались под руку. Стала просматривать, и вот — увлеклась, перенесла на веранду. Подумала, что если найдутся дельные фотографии, так отберу их в один альбом, а прочий хлам отложу пока в сторону.

Ни по лицу ее, ни по речам нельзя было бы даже предположить, что в семье у нее разлад, а на душе горечь и тревога.

— Ты видела сегодняшнюю прессу? — спросил я, доставая из портфеля пачку газет.

— Да, видела, — спокойно ответила она. — Шукла принесла все газеты.

— Ты обратила внимание, что все рецензенты, за исключением одного лишь Гаджанана, хвалят твое выступление?

Нилима внимательно разглядывала какую-то фотографию. Отложил ее в сторону, она поглядела на меня в упор и сказала: