Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

Однажды я попытался завести разговор об ее отношениях с Харбансом, но она искусно ускользнула от этой темы. «Лучше ты поговори с ним самим, — резонно ответила она, — ведь он тебе друг. Скажу одно — лично я не могла бы даже дружить с таким человеком».

Допытываться более настойчиво не было смысла. В самом деле, могла ли она откровенно говорить о Харбансе, зная, что мы с ним друзья?

Так вот, если говорить о сомнениях, главным их предметом был я сам. Готов ли я к совместной жизни с такой девушкой, как Сушама? Могу ли я взять на себя первый, решающий шаг? Пожалуй, я не ответил бы отрицательно на эти вопросы, но что-то меня и тревожило. Я без конца спрашивал себя: было ли со мной нечто подобное раньше? Не испытывал ли я прежде к кому-нибудь чувство, какое влекло меня теперь к Сушаме?

Я гнал от себя эти докучные мысли. Кто возьмется с холодной душой, одним лишь разумом исследовать и измерить силу наших чувств? И мог ли я сравнивать свое нынешнее душевное состояние с тем, что испытал много лет назад? Не глупо ли отмахиваться от идущей навстречу жизни, цепляясь за прежние, отжившие представления о ней? Прошлое умерло, следовало думать о настоящем и будущем. Пытаясь справиться со своей нерешительностью, я однажды начал рассказывать о былых своих переживаниях Сушаме. Она только рассмеялась в ответ. А потом сказала: «Что ж, Шукла и вправду замечательная девушка! Я очень ее люблю».

Смущало меня и еще одно. Сушама обладала собственными, давно выработанными убеждениями. О чем бы мы ни заговорили, она выносила свой суд столь категорически и в таких отточенных формулировках, что оспаривать их казалось невозможным. Конечно, я мог не соглашаться с ними, но мне не удавалось так твердо аргументировать свою правоту, как это умела делать она. Возможно, это происходило еще и от того, что я имел обыкновение терпеливо выслушивать все ее доводы, а она всегда прерывала меня на полуслове и начинала говорить сама. И, странное дело, ее настойчивость и горячность оказывали на меня удивительное воздействие! Впрочем, меня всегда раздражал ее подчеркнутый индивидуализм во взглядах на жизнь. Однажды она сказала мне:

— Я человек, так отчего бы мне и не жить по-человечески? Но если хочешь жить так, как диктуют тебе собственные вкусы, надо примениться к этим законам, а не игнорировать их свысока. Жить как следует — это значит жить по законам жизни.

— Но законы человеческой жизни можно изменить, — возразил я. — Не будь так, мы и до сей поры подчинялись бы законам первобытного общества.

— Согласна, с течением времени законы жизни меняются, но ведь в ходе этих перемен погибают миллионы людей. И самое большее, чем могут они утешиться, — это сознание, что они жили для истории и живут в истории. Но и в истории они не оставляют имен, потому что они всего-навсего ничтожные капли в великих волнах событий. Зачастую они даже не участвуют в событиях, а создают лишь предпосылки для них. Что же остается для самого человека в таком безличном существовании?

— А что остается для человека, который хочет жить для себя?

— Как что? Да очень многое! Я люблю красивую одежду, вкусную еду, мне нравятся прогулки и путешествия, мне доставляет удовольствие хорошая музыка. Когда мои желания осуществляются, я нахожу известный смысл в собственной жизни. А остальное… Об остальном принято читать в книжках, но применять к себе все это крайне обременительно. Да и то наши деятели, которые с таким пафосом говорят о самоотречении, об общественной пользе, — думаешь, они в самом деле забывают о себе? Отнюдь нет, мой дорогой! Разница лишь в том, что другие любят скрывать свою истинную жизнь под завесой обмана, а я хочу быть свободной от всякой лжи. Возьми любого из наших знакомых — из тех, кто слишком уж много разглагольствует о так называемых великих принципах. Разве не видно с первого взгляда, какая пропасть между их высокоидейными теориями и их частным образом жизни?

— Но это же вовсе не значит, что такой разлад неизбежен в жизни каждого человека.

— Неизбежен, Судан, решительно неизбежен, — отрезала Сушама. — Того, кто попробует жить иначе, сама жизнь в два счета сметет со своей дороги. Попробуй, поставь сам такой рискованный эксперимент, и увидишь, что из этого получится! — Ласково прикоснувшись к моей руке, она поспешила добавить: — Но я не хотела бы, чтобы ты затевал что-нибудь подобное. Невелика мудрость — загубить всю жизнь ради единственного сомнительного эксперимента!.. Вот что, оставим-ка лучше эти головоломные рассуждения да пойдем с тобой на какой-нибудь хороший фильм. Ты видел в «Плазе» американскую картину «За восемьдесят дней вокруг света»?