Оноре Бальзак - Крестьяне

— Один только господин Мишо придирается к господину Сибиле. Хвастается, что добьется, чтобы его уволили.

— Все зависть! — заметил Фуршон. — Об заклад побьюсь, что и ты был бы рад, если бы рассчитали Франсуа, а тебя заместо него назначили старшим камердинером.

— Еще бы! Он тысячу двести франков получает, — сказал Шарль. — Только его нельзя рассчитать, он знает все тайны генерала.

— Как жена Мишо знала все тайны барыни, — подхватил Фуршон, жадно впиваясь в глаза Шарля. — Скажи-ка мне, паренек, у барина и барыни отдельные спальни?

— Ну, понятно, отдельные! А то барин разве любил бы так барыню? — ответил Шарль.

— А больше ты ничего не знаешь? — спросил Фуршон.

Однако разговор пришлось прекратить, так как Шарль и Фуршон уже проходили под окнами кухни.

В начале завтрака старший камердинер Франсуа, подойдя к Блонде, сказал вполголоса, однако достаточно громко, чтобы услышал граф:

— Сударь, мальчишка от дяди Фуршона пришел, говорит, выдру-то они поймали, и спрашивает, угодно ли вам ее купить, не то они отнесут ее супрефекту в Виль-о-Фэ.

Эмиль Блонде при всей своей опытности по части мистификаций не мог скрыть смущения и покраснел, словно девица, выслушивающая несколько вольный анекдот, развязка которого ей известна.

— А, так вы сегодня поохотились на выдру с дядей Фуршоном! — воскликнул генерал, заливаясь хохотом.

— В чем дело? — спросила графиня, обеспокоенная смехом мужа.

— Раз такой умный человек попался на удочку дяди Фуршона, — продолжал генерал, — отставному кирасиру нечего краснеть, что и он тоже поохотился на эту выдру, удивительно похожую на третью лошадь, за которую почта берет с нас прогоны, хотя лошади этой мы и в глаза не видим. — И сквозь раскаты вновь одолевшего его хохота генерал проговорил: — Теперь не удивляюсь, что вы сменили сапоги и панталоны, — значит, вам пришлось поплавать... Я оказался менее легковерен, в воду не полез. Ну, да оно и понятно, мне до вас далеко.

— Вы забываете, мой друг, — заметила г-жа де Монкорне, — что я не знаю, о чем идет речь.

После этих слов, в которых слышалась обида за сконфуженного Блонде, генерал сразу прекратил шутки, и журналист сам рассказал про свою охоту на выдру.

— Но, — заметила графиня, — если эти бедняки в самом деле поймали выдру, они не так уж виноваты.

— Конечно! Только вот уже десять лет, как никто не видывал здесь выдр, — продолжал безжалостный генерал.

— Ваше сиятельство, — сказал Франсуа, — мальчишка божится, что поймали...

— Если это верно, я куплю, — сказал генерал.

— Господь бог не на веки веков изгнал выдр из Эгов, — заметил аббат Бросет.

— О господин кюре, — воскликнул Блонде, — если вы напустите на меня и господа бога...

— А кто пришел? — заинтересовалась графиня.

— Муш, ваше сиятельство, тот мальчишка, что всегда ходит с дядей Фуршоном, — ответил камердинер.

— Приведите его, — сказал генерал и добавил, обращаясь к графине: — Если вы, конечно, разрешите. Может быть, он вас позабавит.

— Надо же, по крайней мере, узнать, в чем дело, — ответила графиня.

Через несколько минут вошел Муш во всей красе своих жалких отрепьев, едва прикрывавших наготу. Глядя на это живое олицетворение нищеты посреди роскошной столовой, где стоимость любого трюмо на всю жизнь сделала бы богачом такого мальчишку, разутого и раздетого, с голой грудью и обнаженной всклокоченной головой, нельзя было не поддаться чувству сострадания. Муш пожирал глазами, сверкавшими, как два уголька, богатое убранство комнаты и изобильные яства на столе.

— У тебя нет матери? — спросила г-жа де Монкорне, не находя иного объяснения подобной наготе.

— Нет, барыня. Мамка померла с горя, не дождавшись отца, а он ушел на войну в двенадцатом году, не женившись на ней по бумагам, и там, извините, замерз... А есть у меня дедушка Фуршон, человек хороший, хоть и выколачивает из меня иной раз душу.

— Как могло случиться, мой друг, что в ваших владениях живут столь несчастные люди? — спросила графиня, взглянув на генерала.

— Ваше сиятельство, — ответил кюре, — крестьяне сами виноваты в том, что они несчастны. Граф преисполнен добрых намерений; но нам приходится иметь дело с людьми, лишенными всякого религиозного чувства; они помышляют только о том, чтобы жить на ваш счет.

— Но, дорогой господин кюре, — заметил Блонде, — ведь это ваше дело наставить их на путь истины.

— Сударь, — ответил аббат Бросет, повернувшись к Блонде, — его преосвященство отправил меня сюда, словно миссионера в страну дикарей; но, как я имел честь ему доложить, к французским дикарям никак не подступишься: они поставили себе за правило нас не слушать, между тем как американских дикарей можно чем-нибудь заинтересовать.