Владимир Орлов - Солёный арбуз

Переулок у автостанции был забит людьми. Букварь услышал «Шушенское» где-то в конце переулка и увидел грузовую машину. В кузов ее, подсаживая друг друга, карабкались мальчишки и девчонки в белых рубашках, с красными галстуками. Букварь подбежал к машине и спросил:

— Можно с вами?

— Валяй, дядя!

Машина долго карабкалась по сопкам, и с сопки у речки Ои Букварь увидел голубые вершины саянских белков, букет енисейских проток, зеленые острова, заросшие черемухой, и в зелени длинные улицы села, ставшего районным центром.

— Шушенское! Вон, вон Шушенское!

Головы завертелись, шеи стали вытягиваться, начали действовать указательные пальцы. Пальцам хватило работы до тех пор, пока машина не пролетела через зеленые, застроенные свежими домами улицы и не остановилась в пыли у автостанции.

Букварь крикнул ребятам: «Счастливо!» — спрыгнул с машины, увидел через дорогу на темно-синей арке слова «Колхозный рынок» и зашагал, окуная ноги в пыль.

Рынок был уже пустынный, тихий, уставший после воскресной работы, и все же Букварь очень быстро узнал, что никаких соленых арбузов на прилавках нет и утром их тоже не было. «Разве ж в июле... Если только кто-нибудь держит в погребе...»

Букварь постоял с минуту на рыночной площади, засоренной семечной шелухой, обрывками капустных листьев, конфетными бумажками, и решительно направился к выходу. Он прошел под аркой, прошел мимо домика автостанции, шел, поглядывая на стрелки указателей, добросовестно выполнял советы этих стрелок и оказался у крепкой избы с мраморной доской на серо-коричневой стене.

Букварь толкнул массивную зеленую калитку. Калитка не поддалась, и он, подняв глаза, увидел на заборе аккуратную табличку, сообщавшую, что после пяти часов ломиться в эту калитку нечего.

«Ага, — подумал Букварь. — Очень удачно съездили».

И все же он дошел до здания с колоннами, уверенный, что там ему окажут помощь. Но дверь в райком была заперта, и Букварь вспомнил, что сегодня воскресенье.

Он поплелся, расстроенный, выдохшийся, на автостанцию, и вдруг слова «Почта, телеграф, телефон» дошли до его сознания. Букварь свернул влево, убыстряя шаг, вошел в распахнутую дверь телеграфа и отыскал окно телефонисток.

— Мне нужно поговорить с секретарем райкома партии, — сказал Букварь. — Очень нужно...

Телефонистка даже не взглянула на него.

— Я с Абакан — Тайшета, — со значительностью добавил Букварь, будто слова эти были волшебным паролем.

Телефонистка, так и не поглядев на него, протянула ему трубку. Сказала бесстрастно, в тысячный раз: «Соединяю». В трубке затрещало, и Букварь услышал: «Дементьев у телефона».

— Товарищ Дементьев, — заспешил Букварь, — извините, пожалуйста, что я вас беспокою в воскресный день. Просто я не знал, к кому обратиться. Я Колокшин Андрей, с Абакан — Тайшета. Музей уже закрыт. Я опоздал на пятнадцать минут...

Трубка молчала, и Букварь закончил уныло:

— С Абакан — Тайшета я...

— Хорошо, — сказал Дементьев. — Я постараюсь уговорить Марью Григорьевну. Вы идите к музею...

У серо-коричневой избы с мраморной доской под тополями и акациями шумели, суетились туристы с фотоаппаратами. Их было много, и Букварю снова стало стыдно и неловко оттого, что он пристал к людям в воскресный день со своей пустяковой просьбой.

— Скажите, не вы с Абакан — Тайшета?

Букварь обернулся. Рядом стояла пожилая женщина с указкой в руке. Женщина была высокая, ростом почти с Букваря, и очень худая. Отглаженный белый воротничок окаймлял сверху зеленое платье. Лицо у женщины было жесткое, почти мужское, и очень походило на лицо преподавательницы истории из школы, в которой учился Букварь.

— Я, — сказал Букварь. — Андрей Колокшин я, с Абакан — Тайшета...

Он протянул ей руку, и она пожала ее сильно, по-мужски.

— Марья Григорьевна, — сказала женщина.

Она повернулась и быстро пошла вдоль забора, толкнула тяжелую калитку и, не оборачиваясь, не дожидаясь Букваря, зеленая, прямая, как доска забора, направилась к крыльцу серо-коричневой избы. Весь вид ее, решительный и строгий, выражение лица ее, жесткое и бесстрастное, говорили Букварю: «Я сегодня рассказывала сотням таких, как вы. Я могла бы сейчас отдыхать. Но раз уж меня уговорили... Вернее, если уж мне велели, я буду рассказывать еще раз. И мне совершенно безразлично, существуете вы или нет, ходите за мной или нет, слушаете меня или нет».

Букварь шел за ней, робкий, притихший, словно его вели в учительскую за курение на уроке, застегивал на всякий случай пуговицы рубашки. Он видел перед собой длинную, худую спину и четкий острый профиль Марьи Григорьевны и почему-то старался смотреть на указку.