Джералд Керш - Скрипичный мастер

Затаив дыхание, маэстро Покорны смотрел, как молодой человек мягким и точным движением прижал резец похожего на долото инструмента к месту между двумя сочленениями. Но когда лезвие вошло и раздался хруст, у Покорны вырвался предсмертный вопль:

— О боже милостивый, довольно! Вы меня убиваете!

— Терпение, сир, терпение. Опасные болезни требуют опасных лекарств. Недуг, как я вижу, угнездился между животом и плечом, и даю вам слово, оперативное вмешательство — единственное, что может помочь здесь. Но если для вас, маэстро, эта операция слишком мучительна, не смотрите. Через какие-нибудь секунды она закончится, и тогда все будет ясно. Так что соберитесь с духом, и...

Рвалось что-то тонкое и нежное. Покорны закрыл глаза, а когда он открыл их, его великолепная скрипка лежала на столе, зияя огромной раной, вскрытая выше талии, вспоротая от живота до плеча.

Музыкант Покорны, капельмейстер его величества, стоял и кусал ногти, глядя, как скрипичный мастер осматривает то, что представлялось теперь обломками благородного инструмента.

— Так как же?.. - с усилием произнес он.

— Терпение, маэстро, терпение.

— Осторожно, бога ради! Эта скрипка — подлинный Агосто ди Маджо и, насколько мне известно, последняя из знаменитых старинных скрипок в Италии.

— Понятно, понятно, — отозвался мастер, отделяя от скрипки ее живот так небрежно и непочтительно, что Покорны издал протестующий возглас. — Что ж, по-своему и для своего времени Агосто ли Маджо был не плох, нет, вовсе не плох...

— Ты что мелешь, щенок?! — крикнул Покорны.. — «Вовсе не плох, по-своему, для своего времени!» Клянусь богом...

— Сир, если вы дотронетесь до меня хотя бы пальцем, то я и пальцем не дотронусь до вашей скрипки. Я понимаю ваши чувства, но вы должны успокоиться. Фактам жизни и смерти нужно смотреть в лицо. Будет лучше, если вы сядете и выпьете успокоительного.

— Прошу извинить меня, Антонио, если я был несдержан, но ведь я люблю эту скрипку всем сердцем — да, сир, люблю ее! Я знаю ее, а она — меня; мы с ней как муж и жена. На следующей неделе во дворце я веду этих горе-скрипачей в моем «Кончерто гроссо»; что я буду без нее делать?

— О, — ответил мастер, — есть и другие скрипки.

— Другие скрипки! — горько передразнил его Покорны. — Ха! Милый мой, эта песня мне знакома. Ты любишь владычицу своего сердца, а она любит другого — так что из того? У тебя могут быть другие! Знайте, мой юный друг: тому, что мы любим, нет замены.

Скрипичный мастер наполнил стакан бледноокрашенной жидкостью и дал его музыканту:

— Выпейте. А насчет того, что нет замены тому, что мы любим, — это я знаю, сир, и совершенно согласен с вами. Нет замены как таковому, со всеми свойственными ему недостатками — вы ведь про это? Женщине, которую вы любили и потеряли, замены нет, но чем оплакивать утрату, лучше благодарите Бога, потому что из-за своих недостатков она оказалась тем, чем была: существом, испорченным уже при своем сотворении и словно предназначенным для того, чтобы бросить вас в трудную минуту. То же самое и со скрипками. Агосто ди Маджо умел создавать прекрасные инструменты, но как ни превосходны творения его рук, величайшая музыка в них не вмещается. Эта ваша скрипка не могла вместить всего, что лилось в нее из вашей души, не могла выдержать веса вашего сердца — понимаете? Она должна отправиться туда, где ее настоящее место: к какому-нибудь плохонькому скрипачу где-нибудь в винном погребке. Там она будет счастлива.

— Как я должен понимать все это? — закричал, вне себя, Покорны. — Мне говорили — Сабини клялся, — что вы можете починить мой Агосто ди Маджо. Вы хотите сказать, что не сможете?

— Увы!

— Но ведь это... пустяковый изъян... почти что ничего, — голос великого скрипача прерывался. — Всего лишь неправильная вибрация в том месте, где струна соль ... какое-то маленькое несовершенство...

— Да. Но крохотное ничто, о котором вы говорите, — это все, и поскольку любой инструмент ничто, если он не совершенен, «маленькое» несовершенство делает его абсолютно несовершенным в той мере, в какой это касается вас. Вам нужно найти себе другой.

— Нужно — значит нужно, — проговорил, наконец, Покорны. — Но подобной мне больше никогда не иметь.

— Простите меня: вы найдете лучше. Никола Амати делал...

— Амати?! — негодующе воскликнул скрипач. — Да ведь Агосто ди Маджо был его учителем! Амати его ученик, подмастерье, он затачивал ему резцы! Амати!

— О, поверьте мне, дорогой сир: надо быть подмастерьем, прежде чем тебя назовут мастером! И Агосто ди Маджо в свое время спал в опилках, и ему тоже досталась его доля черной работы... Клянусь вам — нет другого способа овладеть ремеслом!