Оноре Бальзак - Дом кошки, играющей в мяч

Посреди улицы Сен-Дени, почти на углу улицы Пти-Лион, еще недавно стоял один из тех достопримечательных домов, по которым историки могут воссоздать облик старого Парижа. Грозившие обвалом стены, казалось, были испещрены иероглифами; как мог бы иначе назвать любопытный наблюдатель римские цифры X и V, покрывавшие фасад, — следы поперечных или продольных креплений, обозначавшихся на штукатурке мелкими параллельными трещинами? Очевидно, при проезде даже самого легкого экипажа каждая из балок шаталась в своем гнезде. Почтенное здание увенчивала треугольная крыша, какой теперь уже не сыщешь во всем Париже. Кровля эта, покоробившаяся от переменчивой парижской погоды, выступала на целых три фута над улицей, защищая крыльцо от струившейся во время дождя воды, укрывая стены чердака и слуховое окошко. Чердак был сколочен из дощечек, набитых одна на другую подобно шиферным плиткам, — вероятно, не хотели обременить каменной кладкой ветхие стены дома.

В одно дождливое мартовское утро какой-то молодой человек, плотно закутавшись в плащ, стоял под навесом лавки, напротив этого старого дома, и рассматривал его с восторгом археолога. Действительно, этот обломок буржуазного уклада XVI века предоставлял наблюдателю разрешить не одну загадку. В каждом этаже какая-нибудь особенность: в первом — четыре высоких узких окна, прижавшихся друг к другу и снизу забранных деревянными щитами, — вероятно, для того, чтобы создать в лавке выгодный полумрак, при котором ловкий торговец придает тканям оттенок, требуемый покупателем. Молодой человек, казалось, был исполнен презрения к этой существенной части дома, — его взгляд не задерживался на ней. Окна второго этажа, где жалюзи были подняты и сквозь большие бемские стекла виднелись желтые кисейные занавесочки, интересовали его не больше. Все его внимание было устремлено на третий этаж, на его жалкие окна с грубо сделанными рамами, которые были бы на месте в музее ремесел и искусств в качестве образца первых опытов французского столярного мастерства. Маленькие стекла в переплетах рам были почти зеленого цвета, и, если бы не превосходное зрение молодого человека, он не мог бы рассмотреть белых холстинковых занавесок в голубую клетку, скрывавших тайну этого помещения от взоров непосвященных. Порой наш наблюдатель, соскучившись от долгого бесплодного созерцания, от безмолвия, царившего и в доме, и во всем квартале, опускал глаза вниз. Невольная улыбка появлялась на его губах, когда он снова смотрел на лавку, где действительно можно было видеть довольно забавные вещи. На толстой деревянной балке, подпертой четырьмя столбами, казалось, сгибавшимися под тяжестью дряхлого дома, наслаивалась подновлявшаяся краска, как румяна на щеках какой-нибудь старой герцогини. Посредине этой широкой балки, украшенной причудливой резьбой, находилось старинное изображение кошки, играющей в мяч. Эта картина и возбуждала веселость молодого человека. Нужно сказать, что даже самый остроумный современный художник не придумал бы более смешного шаржа. Кошка держала в передней лапе ракетку величиной с себя и, стоя на задних лапах, задорно готовилась отбить огромный мяч, брошенный дворянином в шитом кафтане. Рисунок, краски, подробности — все наводило на мысль, что художник хотел поиздеваться и над самим купцом, и над прохожими. Время, изменив наивную живопись, сделало ее еще более забавной, придав ей некую загадочность, которая должна была заинтересовать любознательного наблюдателя. Пестрый хвост кошки был выписан таким образом, что его можно было принять за какого-нибудь одушевленного зрителя, — очевидно, хвосты кошек, водившихся у наших дедов, были необыкновенно объемисты, длинны и пушисты. Направо от картины, на лазоревом поле, плохо скрывавшем гнилое дерево, прохожие читали: Гильом , а налево: Преемник господина Шевреля . Солнце и дождь вытравили большую часть позолоты, скупо наложенной на буквы этой вывески, где, согласно правилам нашего старинного правописания, «U» и «V» заменяли друг друга. Чтобы умерить гордость людей, полагающих, что мир с каждым днем становится все более изобретательным, а современное шарлатанство ни с чем не сравнимо, уместно тут же отметить, что подобные вывески, содержание которых кажется странным парижским торгашам, являются картинами с живой натуры, служившей нашим шутливым предкам для привлечения покупателей в свои лавки.