На фоне неба, охваченного заревом, скручиваются две черные балки и рушатся вниз.
У пристава Соковича обгорел ус. Он смотрит на пожарище. Мимо него проходит Беня Крик и растерзанный, залитый керосином и водой, Колька Паковский. Беня приподнимает шляпу.
— Ли, ай, ай, какое несчастье… это же кошмар!
Беня скорбно покачивает головой. Сокович переводит на него мутные, непонимающие глаза.
Затемнение.
На дворе у Криков. Рассвет. Потухают фонарики. Упившиеся гости валяются на земле, как рассыпанная штабель дров.
Двухспальная кровать Двойры Крик. Новобрачная тащит к постели Шпильгагена, тот бледнеет, упирается, но сопротивление его слабеет, и он падает на кровать.
Музыкант, обвязанный веревками, палками, медными тарелками, спит склонившись на барабан.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ОДЕССЕ
Много воды и много крови утекло со дня свадьбы Двойры Крик
Лес знамен. На знаменах надписи. — Да здравствует Временное правительство.
Грудастая дама в военной форме несет знамя с надписью: — Война до победного конца!
По улицам марширует женский батальон времен Керенского. Он состоит из дам и девок. На лицах у дам печать решимости и вдохновения, у девок — заспанные лица.
Во весь экран — касса. Отделения ее набиты акциями, иностранной валютой, бриллиантами. Чьи-то руки вкладывают в кассу стопки золотых монет.
Рувим Тартаковский, владелец девятнадцати пекарен, определяет свое отношение к революции
Кабинет Тартаковского. Несгораемая касса во всю стену. Тартаковский — старик с серебряной бородой и могучими плечами — передает приказчику Мугинштейну деньги. Тот распределяет их по разным отделениям кассы.
Вздымающиеся революционные груди женского батальона текут по улице, набитой зеваками и визжащей детворой.
Тяжелая металлическая дверь кассы медленно захлопывается.
— А теперь, Мугинштейн, пойдем поздравить рабочих, — говорит старик приказчику — и они выходят из кабинета.
Контора Тартаковского. Дореформенное учреждение, похожее на конторки в Лондонском Сити времен Диккенса. Все служащие без пиджаков, за ушами у них вставочки, а в ушах вата. Они очень толстые или очень худые. На толстых — фуфайки и замусоленные жилеты, на худых — манишки с бантами. Одни покрыты буйной растительностью, другие — безволосы, одни сидят на оборванных креслах, перекрытых подушками, другие взгромоздились на трехногие высокие стулья, но у всех такое выражение лица, как будто они только что проглотили что-то очень горькое. Один только бухгалтер-англичанин соблюдает нерушимое спокойствие. Он грызет трубку, окутывающую его клубами жесточайшего дыма. В углу мальчик вертит пресс, копирует письма. У окошечка с надписью «Касса» — восседает пышная дама, нос с многими горбинками делает ее похожей на гречанку. По комнате проходят Мугинштейн и Тартаковский. Служащие замирают. Мальчик, завидев хозяина, с ожесточением начинает вертеть пресс. Он надувается, багровеет.
Множество сопливых, рахитичных детей сваленных в кучи. Полуголые с кривыми ногами, они кишат, как черви на земле.
Громадный четырехэтажный дом на Прохоровской улице, на Молдаванке, где скучилась невообразимая еврейская беднота. Зеленые зябкие старики в лохмотьях греются на солнце, часовой мастер в опорках раскинул во дворе свой столик, лысые еврейки в отрепьях стряпают пищу в разбитых ведрах, у ведер этих высажено дно, они заменяют плиты. Тартаковский и Мугинштейн проходят по двору. Оборванные старики поднимаются со своих мест, они устремили на хозяина гноящиеся глаза, залитые кровавой обильной влагой, и кланяются ему. К Тартаковскому подбегает растрепанная еврейка в мужских штиблетах.
— Что будет с клозетом мосье Тартаковский? — спрашивает она старика. Тартаковский пожимает плечами.
— А что должно быть с клозетом? — отвечает он. Еврейка, ухватив хозяина за руку, тащит его к себе в квартиру.
Женщина ведет Тартаковского вверх по лестнице, заваленной отбросами нечистой нищеты, нищеты, которая ни на что больше не надеется. Взъерошенные, одичалые коты носятся по лестнице.
Женщина притащила Тартаковского в свою уборную. Сиденья в этой уборной нет, оно разбито, в цементном полу дыра, с потолка льется вонючая жидкость. Рядом с уборной, почти в самой уборной, кровать, набитая ватными лоскутьями. На кровати лежит горбатая девушка с аккуратно заплетенными косами. Тартаковский молодцевато хлопает женщину по плечу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу