Джон Апдайк - Кентавр

Геллер всем своим загрубелым сердцем любит школьные коридоры. Величайшим праздником в его жизни был тот день, когда его перевели сюда из сторожей начальной школы, где малыши, объевшись сладостями, каждый день оставляли лужи вонючей рвоты, которые надо было подтирать и засыпать хлорной известью. Здесь такого безобразия нет, только вот пишут неприличные слова на стенах да иногда нагадят на полу в какой-нибудь из мужских уборных.

В коридоре витают увядшие запахи, оставленные людьми и их одеждой. Питьевые фонтанчики закрыты. Батареи отопления урчат. Хлопает боковая дверь; это один из баскетболистов со спортивным чемоданчиком вошел и спустился в раздевалку. У главного входа остановились мистер Колдуэлл и мистер Филиппс, один высокий, другой низенький, и, по обыкновению, как клоуны Альфонс с Гастоном, норовят пропустить друг друга вперед. Геллер нагибается и сметает в широкий совок серую кучу пыли и пуха, в которой кое-где мелькают газетные обрывки. Он идет в угол и высыпает мусор в большую картонную коробку. Потом, взявшись за швабру, двигается дальше и скрывается за углом, топ-шлеп.

Он идет!!!!

– Джордж, я слышал, вам в последнее время нездоровится, – говорит Филиппс коллеге. Дойдя до стеклянного шкафа, где светло, он с удивлением видит, что изо рта у Колдуэлла стекает струйка крови. Почти всегда у Колдуэлла что-нибудь не в порядке, какая-нибудь небрежность, и это втайне огорчает Филиппса.

– Когда как, – говорит Колдуэлл. – Слушайте, Фил, меня беспокоит эта недостающая пачка билетов. Номера с 18001 по 18145.

Филиппс думает и, думая, по привычке подвигается боком то в одну, то в другую сторону, как будто он на бейсбольном поле.

– Да это же просто бумажки, – говорит он.

– Так ведь и деньги тоже бумажки, – говорит Колдуэлл.

И вид у него такой больной, что Филиппс советует:

– Вы бы приняли что-нибудь.

Колдуэлл стоически сжимает губы.

– Все обойдется, Фил. Вчера я ходил к доктору и на рентген.

Филиппс подвигается в другую сторону.

– Что же показал рентген? – спрашивает он и глядит на свои ботинки, как бы проверяя, не развязались ли шнурки.

И словно для того, чтобы заглушить тихий, многозначительный голос Филиппса, Колдуэлл буквально кричит:

– Я еще не узнавал! Минуты свободной не было!

– Джордж! Могу я говорить с вами как друг?

– Давайте. Вы никогда со мной иначе и не говорили.

– Вы до сих пор не научились одному – беречь себя. Сами понимаете, мы уже не молоды, как до войны. Нам нельзя жить так, будто мы молодые.

– Фил, иначе я жить не умею. Я останусь ребенком, пока в гроб не лягу.

Филиппс смеется чуть натянуто. У него уже был год стажа, когда Колдуэлл пришел в школу, и, хотя они работают вместе давно, Филиппс все еще в глубине души чувствует себя как бы старшим наставником Колдуэлла. И в то же время он не может избавиться от смутного чувства, что Колдуэлл, в котором столько сумбурного и неожиданного, вдруг совершит чудо или по крайней мере скажет что-то удивительное и необычайно важное.

Он спрашивает:

– Вы про Оки слышали?

Этот умный, почтительный, сильный, красивый юноша, один из тех, что радуют сердце учителя, кончил школу в тридцатых годах – некогда таких, как он, было много в Олинджере, но теперь, при общем падении нравов, становится все меньше.

– Говорят, он погиб, – отвечает Колдуэлл. – Но подробностей не знаю.

– Дело было в Неваде, – говорит Филиппс, перекладывая тяжелую пачку книг и тетрадей в другую руку, – он был авиационным инструктором, и его ученик сделал ошибку. Оба разбились.

– Ну не глупо ли? Всю войну прошел без единой царапины и угробился в мирное время.

Глаза у Филиппса – мужчины маленького роста чувствительней высоких предательски краснеют, как только речь заходит о чем-нибудь грустном.

– Печально, когда молодые умирают, – говорит он.

Он любит таких складных и красивых учеников как родных сыновей, а собственный его сын неуклюж и упрям.

Колдуэлл заинтересовался: голова Филиппса с пробором посредине вдруг представляется ему крышкой шкатулки, где могут быть заперты бесценные сведения, которые ему так нужны. Он спрашивает серьезно:

– Вы думаете, возраст имеет какое-то значение? Думаете, они меньше готовы к смерти? А вы готовы?

Филиппс пытается сосредоточиться на этой мысли, но у него ничего не выходит, словно он сближает одинаковые полюса двух магнитов. Они отталкиваются.

– Не знаю, – признается он. И добавляет: