Джон Апдайк - Кентавр

Телефон-автомат висит на стене возле полки с комиксами. Опустив десятипентовик и никель, Колдуэлл вызывает Файртаун.

– Хэсси? Мы в кафе... Машину починили. Карданный вал был сломан... Эл думает, долларов двадцать, но еще не подсчитал, сколько за работу. Скажи Папаше, Эл о нем справлялся. Папаша еще не упал с лестницы, а?.. Ну ты же знаешь, я пошутил, надеюсь, он жив-здоров... Нет, нет, у меня секунды свободной не было, а через пять минут мне нужно быть у зубного врача... Нет, Хэсси, признаться, я боюсь услышать его приговор... Знаю... знаю... Ну, наверно, часам к десяти. В доме хлеба нет? Я купил тебе вчера бутерброд по-итальянски. Он так и лежит в машине... А? Как будто ничего, я только что дал ему пятерку, пускай поест... Сейчас, – Колдуэлл передает трубку Питеру. – Мама хочет с тобой поговорить.

Питер недоволен – ведь она тем самым вторгается в кафе, этот центр его самостоятельной жизни. Голос матери звучит слабо и сурово, как будто, загнав его в этот металлический ящик, телефонная компания ее оскорбила. Чувства матери всегда передаются Питеру, и теперь, когда они переносятся по проводам, он чувствует, что сам съеживается.

– Да, – говорит он.

– Как он тебе кажется, Питер?

– Кто?

– Как кто? Папа, конечно. Кто же еще?

– Не то он устал, не то волнуется. Сама знаешь, у него не разберешь.

– Я ужасно беспокоюсь, а ты?

– Ну конечно, еще бы.

– Почему он не позвонил доку Апплтону?

– Наверно, думает, что рентгеновский снимок еще не проявили. – Питер смотрит на отца, как бы ожидая подтверждения. Но тот расшаркивается перед Майнором.

– ...я вовсе не думал смеяться над вами, когда говорил о коммунистах, я их люблю не больше вашего, Майнор.

Телефонная трубка слышит это и спрашивает:

– С кем это он?

– С Майнором Крепом.

– Тянет его к таким людям, – с горечью произносит слабый женский голос в ухо Питеру.

– Они говорят о русских.

В трубке раздается что-то похожее на кашель, и Питер понимает, что мать плачет. У него падает сердце. Он ищет, что бы такое сказать, и его взгляд, как муха, садится на гипсовый кусок собачьего кала.

– А что собака? – спрашивает он.

Слышно, как мать громко дышит, стараясь овладеть собой. Голос ее между нервными всхлипываниями становится неестественно твердым, каменеет.

– Все утро была в доме, а после завтрака я ее выпустила. Она опять гонялась за скунсом, а потом вернулась. Дедушка на меня дуется, не выходит из комнаты. Когда в доме нет хлеба, он всегда хандрит.

– Как думаешь, поймала Леди скунса?

– Наверно. Она скалила зубы, будто смеялась.

– Папа говорит, что идет к зубному врачу.

– Да. Только теперь уже поздно.

Новая волна безмолвных слез ударяет Питеру в ухо: он ясно видит мокрые, покрасневшие глаза матери. И чувствует слабый запах травы и каши.

– Вовсе не обязательно поздно, – говорит Питер. Это звучит напыщенно и неискренне, но должен же он что-то сказать. Номера телефонов, написанные мальчишками и девчонками над аппаратом, сливаются и вертятся у него перед глазами.

Мать вздыхает:

– Вот что, Питер...

– Да?

– Береги папу.

– Постараюсь. Но это не так-то просто.

– Разве? Он тебя очень любит.

– Ладно, постараюсь. Позвать его опять?

– Нет. – Она молчит, потом, как настоящая актриса, свободно чувствующая себя на сцене, так что, пожалуй, в фантазиях отца насчет театра есть крупица здравого смысла, повторяет дрожащим голосом, многозначительно: Нет.

– Ладно, значит, увидимся часов в одиннадцать.

Общение с матерью без ее успокаивающего присутствия мучительно для Питера. Она чувствует это, и ее голос становится еще более обиженным, слабым, далеким и окаменевшим.

– По сводке, будет снег.

– Да, это чувствуется.

– Ну что ж, Питер, повесь трубку, нечего тебе терять время со старухой матерью. Ты хороший мальчик. Не волнуйся.

– Ладно, ты тоже. Ты хорошая женщина.

Что это он сказал собственной матери? Он вешает трубку, удивляясь самому себе. Его струпья чешутся от этого кровосмесительного разговора он слышал по телефону только голос женщины, с которой его связывают общие тайны.

– Ну, как по-твоему, она расстроена? – спрашивает отец.

– Немножко. Наверно, дед там на нее тоску нагоняет.

– Да, это он умеет. – Колдуэлл поворачивается к Майнору и объясняет: Моему тестю восемьдесят четыре года, и он мастер нагонять тоску, так что хоть в петлю. Нагоняет тоску прямо через замочную скважину. Старик крепкий как дуб, он еще нас с вами похоронит.