Оноре Бальзак - Жизнь холостяка

Чашка, из которой он сделал последний глоток, стояла под стеклом на камине. Впоследствии на стеклянных колпаках, покрывавших драгоценные реликвии, стали красоваться чепцы и шиньоны. После смерти Бридо у этой молодой, тридцатипятилетней вдовы не осталось ни щегольства, ни женской заботливости о себе. Расставшись с единственным человеком, которого она знала, любила и уважала, который не причинил ей ни малейшего огорчения, она перестала чувствовать себя женщиной, все стало для нее безразлично; она больше не занималась своим туалетом. Нельзя было встретить более простого и полного отречения от супружеского счастья и женского кокетства. Некоторые существа благодаря любви приобретают способность переносить свое «я» на другого; и когда тот исчезает — жизнь для них кончена. Агата, жившая теперь только для своих детей, испытывала глубокую печаль, понимая, на какие лишения их обрекало ее разорение. Со времени переезда на улицу Мазарини ее лицо приобрело отпечаток меланхолии, придававший ему трогательность. Она немного рассчитывала на императора, но он не мог больше ничего сделать сверх того, что уже сделал: из его средств на каждого сына отпускалось в год шестьсот франков сверх содержания в лицее.

Что касается блестящей г-жи Декуэн, то она занимала на третьем этаже такую же квартиру, как и ее племянница. Она передоверила г-же Бридо право на получение трех тысяч франков из ее пожизненного дохода. Нотариус Роген оформил для г-жи Бридо это право, но требовалось около семи лет, чтобы такое медленное пополнение возместило нанесенный ущерб. Роген, которому было поручено восстановить пятнадцать тысяч франков ренты г-жи Бридо, постепенно накапливал удерживаемые таким образом суммы. Г-жа Декуэн, ограниченная тысячью двумястами франков в год, скромно жила со своей племянницей. Эти честные, но слабые женщины сообща наняли приходящую служанку, которая работала у них только по утрам. Г-жа Декуэн, любившая стряпать, сама готовила обед. Несколько друзей, министерских чиновников, которых в свое время определил на службу Бридо, приходили по вечерам играть с двумя вдовами в карты. Г-жа Декуэн все еще продолжала ставить на свой «терн», который, по ее словам, «упрямился». Она надеялась одним ударом восстановить то, что без спроса позаимствовала у своей племянницы. Обоих маленьких Бридо она любила больше, чем своего внука, — настолько чувствовала свою вину перед ними и так восхищалась добротой своей племянницы, которая в минуты самых сильных испытаний не попрекнула ее ни единым словом. Можете себе представить, как г-жа Декуэн лелеяла Жозефа и Филиппа! Прибегая к таким же средствам, как и все, кто должен загладить свою вину, старая участница французской императорской лотереи устраивала для мальчиков вкусные обеды, особенно налегая на сладкие блюда. Позднее Жозеф и Филипп чрезвычайно легко умели извлекать из ее карманов небольшие суммы: младший — на рисовальный уголь, на карандаши, бумагу, гравюры; старший — на яблочные пирожные, шары, шнурки, перочинные ножики. Страсть, владевшая г-жой Декуэн, заставляла ее довольствоваться пятьюдесятью франками в месяц на все расходы, чтобы на остальные деньги иметь возможность играть.

Со своей стороны, и г-жа Бридо, из материнской любви, не позволяла своим расходам подниматься до более значительной цифры. Чтобы наказать себя за доверчивость, она героически сократила свои небольшие потребности. Как у многих людей робкого ума и ограниченных взглядов, раз задетое чувство и проснувшаяся недоверчивость привели к настолько широкому развитию в ней одного недостатка, что он получил силу добродетели. Император может о них забыть, говорила она себе, может погибнуть в сражении, а ее пенсия окончится вместе с ее жизнью. Она содрогалась, предвидя для своих детей опасность остаться без всяких средств. Роген пытался ей доказать, что, удерживая в течение семи лет из доходов г-жи Декуэн по три тысячи франков, можно будет возместить проданную ренту, но она не способна была понять вычисления нотариуса, не верила ни ему, ни своей тетке, ни государству, — она рассчитывала только на себя и на свои лишения: откладывая каждый год три тысячи франков из своей пенсии, она будет располагать через десять лет тридцатью тысячами франков и, значит, полутора тысячами франков дохода для одного из своих детей. В тридцать шесть лет она могла надеяться прожить еще лет двадцать и, следуя своей системе, обеспечить обоим детям сносное существование.