— С вами ничего не случится: нам понадобятся шутники, и вы сможете занять место Барера, — ответил педикюрщик.
— А я? — спросил Леон.
— Вы — мой клиент, и это вас спасет; но, вообще говоря, талант — возмутительная привилегия, носителям которой дозволяют во Франции слишком многое, и мы будем вынуждены убрать кое-кого из наших великих людей, чтобы научить остальных быть обыкновенными гражданами...
Полусерьезный, полушутливый тон педикюрщика привел Газоналя в содрогание.
— Значит, — спросил он, — религии не будет?
— Не будет религии государственной, — ответил Массон, делая ударение на последнем слове, — у каждого будет своя религия. Очень хорошо, что в последнее время покровительствуют монастырям, это подготовляет финансовые ресурсы для нашего правительства. Все втайне работает на нас. Все те, кто жалеет народ, кто кричит по поводу пролетариата и оплаты труда, кто пишет сочинения против иезуитов, кто занимается исследованием вопроса об усовершенствовании чего бы то ни было... сторонники равенства, гуманисты, филантропы — все они составляют наш передовой отряд. Мы накопляем порох, а они тем временем плетут фитиль, который воспламенится, когда то или иное событие заронит искру.
— Чего же вы все-таки хотите для счастья Франции? — спросил Газональ.
— Мы хотим равенства всех граждан, дешевизны съестных припасов... Мы хотим, чтобы не было ни бедняков, лишенных всего, ни миллионеров, ни кровопийц, ни жертв!
— Ах, вот что — опять максимум и минимум , — сказал Газональ.
— Вот именно, — решительно заявил педикюрщик.
— И фабрикантов больше не будет? — полюбопытствовал Газональ.
— Все будут производить для государства, все мы будем жить на счет Франции... Каждый будет получать свой рацион, как матросы на корабле, и работать в меру своих способностей.
— Ладно! — сказал Газональ. — А покамест в ожидании того дня, когда вы сможете рубить аристократам головы...
— Я обрезаю им ногти, — договорил за него неистовый республиканец, на лету подхватив каламбур.
Он собрал свои инструменты, учтиво раскланялся и вышел.
— Возможно ли такое? В 1845 году?.. — вскричал Газональ.
— Будь у нас больше времени, — ответил пейзажист, — мы показали бы тебе одного за другим всех деятелей 1793 года. Ты только что видел Марата, а мы знаем еще Фукье-Тенвиля, Колло д'Эрбуа, Робеспьера, Шабо, Фуше, Барраса, есть даже изумительная госпожа Роллан.
— Согласитесь, в этом представлении была изрядная доля трагизма, — заметил южанин.
— Уже шесть часов; прежде чем мы поведем тебя на «Жонглеров» (сегодня играет Одри), — сказал Леон своему кузену, — необходимо нанести визит госпоже Кадин, актрисе, к которой очень благоволит докладчик по твоему делу, Массоль; сегодня вечером ты должен как можно усерднее ухаживать за ней.
— Постарайтесь расположить в свою пользу эту влиятельную особу, — прибавил Бисиу. — Я дам вам кое-какие указания. Применяете ли вы на своей фабрике женский труд?..
— Разумеется, — ответил Газональ.
— Это все, что я хотел знать, — сказал Бисиу, — вы не женаты, вы — мужчина в соку...
— Верно! — вскричал Газональ. — Вы угадали мою слабость: обожаю женщин...
— Так вот... если вы захотите пустить в ход маленькую хитрость, которую я вам укажу, то, не истратив ни гроша, изведаете всю прелесть близости с актрисой...
По дороге на улицу Виктуар, где жила знаменитая Женни Кадин, Бисиу, задумавший сыграть с недоверчивым провинциалом презабавную шутку, едва успел объяснить ему, в какой роли тот должен выступить; но, как покажет дальнейшее, южанин понял его с полуслова.
Трое друзей поднялись на третий этаж довольно красивого дома и застали актрису за обедом: она должна была играть в театре «Жимназ» во второй пьесе. Представив Газоналя этой могущественной особе, Леон и Бисиу, под предлогом осмотра недавно купленного ею столика, оставили их вдвоем; но выходя, Бисиу шепнул ей:
— Это кузен Леона, фабрикант, миллионер. Чтобы выиграть тяжбу против префекта в Государственном совете, он решил очаровать вас и таким образом привлечь на свою сторону Массоля.
Весь Париж знает, как прелестна эта актриса; вполне понятно, что южанин, увидев ее, растаял. Вначале она обошлась с ним довольно холодно, но затем, в течение немногих минут, которые они провели наедине, была очень любезна.
— Как можно, — спросил Газональ, с презрением оглядывая мебель соседней гостиной, дверь которой его сообщники оставили полуоткрытой, и в то же время мысленно подсчитывая стоимость обстановки столовой, — как можно держать такую женщину, как вы, в этой собачьей конуре?
Читать дальше