Ярослав Ивашкевич: Хвала и слава. Книга вторая

— Ну хоть признайте, что поет она хорошо, — настаивал Губе.

— Поет она хорошо, — равнодушно согласился Злотый.

— Чудесно! — подтвердила мадам Злотая, некоторую наибольшее впечатление произвел туалет Эльжбеты и белые перья на ее голове.

Публика начала подниматься. Через несколько рядов впереди Губе сидела Оля с двумя сыновьями. Антек и Анджей сегодня впервые были в филармонии, и старый Губе, наблюдая сзади за мальчиками, видел, что у них с самого начала концерта горели уши и что сидели они, вытянувшись в струнку, по обе стороны от матери. И лишь теперь они не выдержали и, вставая с места, принялись исподтишка тузить друг друга. Мать строго одернула их.

— Анджей не умеет себя вести, — буркнул Антек матери.

— Ну, тише вы, — сказала Оля и обратилась к Губе: — Почему вы не взяли на концерт Губерта?

— Губерту надо было сегодня вечером идти к товарищу.

Мальчики знали, что это неправда, и многозначительно переглянулись. Известно же, что этот гнусный Злотый ненавидит Губерта и не разрешает Губе брать сына на концерты. Так, во всяком случае, представлял им ситуацию Губерт… Но Оля приняла слова Губе за чистую монету:

— О, как жаль, ему наверняка понравились бы песни дяди Эдгара.

Оля называла Эдгара «дядей», потому что так звали его ее мальчики — без всяких на то оснований. Ей казалось, что каждый мальчик в возрасте Антека или Анджея должен говорить о Шиллере «дядя Эдгар». Но Губе насупился.

— Да? Вы так считаете? А я думаю, что это никому не может понравиться, тем более мальчишкам. Как они могут это понять?

— Мои понимают. Правда, Анджей? — обратилась Оля к младшему, который, не зная, о чем мать говорит, на всякий случай подтвердил:

— Ага!

Губе пожал плечами.

— С младенчества учите их почитать современную музыку? — произнес он с иронией. — Вы что, в родстве с Шиллерами?

— Нет, но знаю их с детства, и поэтому дети называют Эдгара дядей. Но признайте же хотя бы, что поет она чудесно!

Тут в разговор вмешался ни на шаг не отстававший от Губе Злотый.

— Да, Моцарта она пела действительно превосходно.

Оля взглянула на Злотого с некоторым удивлением.

Губе смутился.

— Вы незнакомы с моим компаньоном? Пан Северин Злотый.

Злотый подал Оле руку.

— Пана Голомбека я хорошо знаю, — сказал он. — Весьма почтенный коммерсант!

— И очень милый человек, — добавил Губе. — Его сегодня нет на концерте?

— Нет, — засмеялась Оля, — он страшно томится на симфонических концертах, а песен ему хватает и дома.

Анджей кинул на мать неодобрительный взгляд, а уши его, и без того красные, покраснели еще больше.

— Прискорбно, — сказал Губе, — он многое теряет. Но молодых людей своих вы приобщаете с детства?

— Как вы своего — к охоте, — засмеялась Оля.

В эту минуту она была очень хороша, и взгляд Губе дал ей это понять.

— Вы часто поете?

— Нет, нет, — запротестовала она поспешно, — только когда никто не слышит.

— А я иногда подслушиваю, как мама поет, — сообщил вдруг баском Антек.

— Вот видите, и у вас есть свои слушатели, — засмеялся Губе. — Мой сын не раз говорил мне, что слышал вас.

— О, Губерт у нас почти как член семьи.

Но тут сыновья потянули Олю в фойе выпить в буфете содовой воды с сиропом, — там за стойкой стояла хорошенькая девушка с высокой золотистой прической — это тоже входило в круг удовольствий, связанных с концертом. Губе остался со Злотым и его женой, которые ни на шаг не отходили от него.

— Вон бельгийский посол, — произнес вдруг Губе, наклоняясь к компаньону. — Может быть, подойти к нему?

— Не поможет, — шепотом ответил Злотый. — Что он нам посоветует? Ничего он не посоветует. Вы думаете, что «Fabrique Nationale» слушается правительства? Да она сама диктует правительству. Это же какой капитал!

В эту минуту бельгийский посол вежливо поклонился Губе; тот не выдержал и подошел поздороваться.

— Не могу ли я как-нибудь посетить вас, господин посол? — спросил он.

— Разумеется, как всегда. Тем более, — посол улыбнулся, — что я ожидаю вашего визита. — И тут же, как истый дипломат, скользнул с этой многозначительной фразы на нейтральную почву: — Не правда ли, чудесно пела эта певица.

Губе заметил, что иностранцы стараются не произносить фамилий польских артистов, даже когда они звучат, как «Шиллер». И посол предпочел сказать: «эта певица».

— Великолепна, — согласился Губе и отошел к Злотому.

— Ну что? — спросил тот.

— Да ничего. Сказал, чтобы я зашел к нему.